Плавтина. Он безотчетно пробормотал ее имя и нахмурился, будто вспомнив о недавней ране. И, заранее устав от того, что ему готовило ближайшее будущее, продлил свое уединение еще на минуту. Но не дольше: он не мог себе этого позволить. И тогда он резким знаком велел созвать всех наверх, и в наосе храма загорелся свет.

* * *

Плавтина замерла, как вкопанная. Отон обставил все с большим эффектом. Вокруг его трона на небольшом возвышении полукругом собрались остальные – и все ждали ее появления.

Колосс впечатлил ее сильнее, чем обычно. Пронзительный взгляд, нечеловеческое телосложение, мощные узловатые конечности; огромные руки, вцепившиеся в подлокотники кресла; бычья шея, вытянутая вперед, словно он собирался напасть, – все эти черты еще ярче выступали в полумраке, складывались в лик какой-то древней силы первозданных времен, одинокого и непобедимого божества, кипящего сдерживаемым гневом, перед чьими повелениями всякий должен был склоняться. Мощь и защита одновременно, осторожность и сила – вот каким он хотел предстать. Плавтине пришлось сделать усилие, чтобы не опустить голову. У нее не было доступа к составному сознанию, и оттого ей всегда казалось, что она – лишний пассажир. Плавтина ничего не понимала в навигации, однако ей надоело бездельное одиночество, на которое она себя обрекла в последние несколько дней. Приглашение показалось предвестником того, что ее наконец-то приняли. Первая ошибка.

С тех пор, как они вернулись со старой красной планеты, она избегала деймонов и людопсов. Не желала и общества Отона или скорее – хотела бы его не желать и вела себя соответственно. Оказалось трудным делом распутать клубок собственных чувств и сообразить, чего же она хочет на самом деле, даже после нескольких дней спокойной скуки у себя в каюте. Отдых помог ей освободиться от болезненной нервозности, охватившей ее, когда она на горе Олимп ждала начала боя, такой сильной, что она уже ничего о себе не понимала. И Отон поспособствовал ей в этом, тоже избегая с ней сталкиваться.

Она также решила не показываться на острове людопсов – пусть она и хотела встретиться с Эврибиадом и Фотидой, но не осмеливалась нарушить их траур. Проследив за взглядом остальных, она незаметно посмотрела направо, на племянницу Фемистокла, по-прежнему в белых траурных одеждах по обычаю ее народа.

Отон обменялся взглядами с Аттиком и Рутилием, стоящими слева от него. Хмурые лица, нервные перешептывания, покачивания головой, исполненные мелодраматических недомолвок: вот и начинается спектакль.

– Мы в опасности, – произнес проконсул.

Он повернулся к Фотиде и вперил в нее взгляд. Она же, несмотря на непроснувшийся вид, не отвела глаз, не моргнула; ее черты застыли, будто высеченные из того же мрамора, что у ее визави; рот сжат, уши навострены. Только по тому, как ее лапа стиснула предплечье Эврибиада, можно было догадаться об охватившем ее напряжении.

– Фотида, – продолжил Отон уже мягче, – я, как и вы, оплакиваю смерть Фемистокла. Я познакомился с ним задолго до вашего рождения, и он был мне верным спутником…

– Мы вас слушаем, господь Отон, – перебил его Эврибиад.

Аттик подхватил Отону в лад:

– Несколько часов назад мы наблюдали множество Кораблей, рассредоточенных вокруг нас на расстоянии одной тысячной катетофота.

– Как такое возможно? – сухо спросила Фотида. – Я думала, что флот Урбса обезврежен. По крайней мере, вы так говорили.

– Речь не об Урбсе, – продолжил деймон. – Хотя мои способности к наблюдению в режиме невидимости ограничены, я видел достаточно, чтобы узнать машины варваров – того же строения, как в эскадрилье, которую мы разрушили, – добавил он, кивнув на Плавтину.

– Та же тепловая сигнатура, – воскликнул Отон, – та же защитная ледяная оболочка и даже схожий тип излучения, связанный с монадическими модуляторами! Предательство – вот как я называю передачу такому флоту нашего самого ценного и секретного оружия! Пусть будут прокляты те, кто наделил их такой способностью!

– Сколько их? – спросила Фотида.

– Сто или сто пятьдесят. Трудно сказать. Они перемещаются группами по два-три корабля.

– Сто пятьдесят!

У людопсицы сделались большие глаза.

– Мы в смертельной опасности, – пояснил Рутилий. – Тактика, которая состояла в том, чтобы в нужный момент обнаружить наше присутствие, против варваров не сработает. Решение остановить Корабль и выключить все системы было ошибкой, и я сожалею, что предложил это: мы позволили им нас нагнать.

– Вы бы никогда и представить не смогли, что сложится такая ситуация, – Отон раздраженно махнул рукой, отметая его аргумент.

– Мало шансов, – снова заговорил Аттик, – что они найдут нас, пока мы будем оставаться в режиме невидимости, как сейчас, но едва мы попробуем двинуться, как станем добычей.

Отон резко поднялся, будто его вдруг пронзила боль:

– Мне интересно, как противники так быстро нас разыскали?!

Он обвел присутствующих тяжелым взглядом, остановил его на Плавтине и в первый раз с их горько-сладкого разговора на Олимпе, смерил ее грозным взглядом свысока.

– Я не верю в предательство. Но, Плавтина, я убежден, что вы не все мне рассказали. Наши враги знают о радиусе досягаемости «Транзитории» и о ее способности совершать два мгновенных перемещения подряд. Но последовать за нами сюда они могли, только если имели представление, куда мы направляемся.

Плавтина почувствовала, как румянец горячей волной заливает ей лицо. Весь этот спектакль был предназначен для нее. Делая вид, что сосредоточился на Фотиде, Отон застал ее врасплох, потерявшей бдительность. И в то же время он был прав, поскольку Плавтина чувствовала себя виноватой – промолчав, она все равно что солгала.

Это походило на магическое мышление, согласно которому душевная скверна – предательство, мошенничество – всегда влечет за собой трагические последствия. Воспоминания, что она таила в голове, притягивали врагов: значит, так или иначе, это ее вина, если сейчас они оказались на грани катастрофы. Она открыла рот, но ни один звук не смог пробиться наружу.

– Так что же, Плавтина? Вы вдруг онемели? – осведомился Отон тем же желчным тоном. – Позвольте, я с вами поделюсь некоторыми своими выводами. Вы поведали нам лишь о части своих планов. Вы с самого начала знали, что цель вашей миссии – найти источник передачи. Вы рассказали об этом. Может, кому-то в Урбсе. Или плебеям.

Аттик задрожал, но не шевельнулся. Он никому не передавал те странные, сбивающие с толку слова Виния об Урбсе прямо перед тем, как их спасли Фотида и Рутилий. Триумвир заявил, что служит Узам. Марциан в минуту смертельной агонии сказал то же самое, от чего тревога Плавтины усилилась. Все это мгновенно пронеслось у нее в голове, и она вдруг поняла, что замышляют их противники. Плавтина заледенела, сердце у нее сжалось, дрожь пронзила ее с ног до головы, и она едва не лишилась чувств. Она и вправду была за это в ответе – но не так, как предполагала раньше.