Минут десять спустя Плавтина тронула спину Аттика – прямо перед ней, – и прошептала:

– Вы не рассказали, что Виний говорил в Урбсе.

От удивления он резко остановился и полуобернулся к ней. Или, по крайней мере, в темноте ей так показалось.

– Я бы не хотел об этом говорить, моя госпожа. Можем ли мы побеседовать о варварах или о погоде, если вам так не терпится поболтать?

– И все-таки, Аттик, мне хочется об этом поговорить. Прежде всего – чтобы сказать, как я вам благодарна.

Ответом ей было лишь неловкое молчание. Аттик прекрасно знал, куда она клонит. Плавтина продолжила:

– А еще я хотела бы знать, почему вы об этом промолчали.

Он, казалось, задумался, не решаясь идти дальше. Потом сказал со смиренным вздохом:

– Я родом из мемов Отона, создан из его вычислительной субстанции. И все же наше разделение произошло более тысячи лет назад, и, как у Рутилия, моя личность с тех пор развивалась по собственному пути.

– Почему? – не сдержавшись, спросила она.

– Вот мы и начали ходить вокруг да около. Я думал, мы поговорим о нашей тайне, а вы принялись меня расспрашивать совсем о другом!

– Не вам, Аттик, меня поучать – вы же самый большой болтун на «Транзитории», – с улыбкой ответила она.

– Это вы верно подметили. Придется мне вам подчиниться. Когда Отон отделился от Корабля, собрав основные механизмы своего сознания в единственном теле, он дал нам независимость – нам, своим деймонам, но также и остальным вычислительным созданиям, которые прежде подчинялись его воле. Этот Корабль… Вам следует рассматривать его как собрание свободных индивидов, а не как единый организм.

– Это я уже поняла, – ответила она раздраженно. – Отон таким образом позволил людопсам взять на себя управление некоторыми частями корабля, косвенно освободив его от Уз.

– Это он вам сказал? – спросил Аттик с долей иронии. – Конечно, он это подразумевал.

– По крайней мере, именно так я его поняла.

– Вы заблуждаетесь. Отон… может, он сам в это и верит, но это неправда. Вот, как я это вижу: Гекатомба и война нанесли Интеллектам невыносимые травмы, каждого из них раздирает его собственный невроз и противоречия, гнездящиеся в глубине Уз, которые теперь вышли на свет. Отон, как и его собратья, достиг пределов того, что может вынести одно сознание.

– Я понимаю. Я видела, как разделилась на части прежняя Плавтина.

– Именно. Ей не удалось противостоять распаду своего единства. Слишком много противоречивых требований, слишком много неопределенности… Многие Интеллекты пытаются преодолеть эту трудность, отчуждая части себя самих. Но со временем это лишь увеличивает опасность, поскольку каждое частичное сознание сохраняет собственное видение мира. Мы… не созданы для того, чтобы сопротивляться такому давлению. Отон выбрал оригинальный и рискованный путь. Он дал нам всем, даже самым незначительным, полную автономию в обмен на обещание подчиняться ему. Так он спас себя. Я помню день, когда мы ступили на землю Кси Боотис – не как продолжение Корабля, но как отдельные существа. Поймите меня: по этой причине у каждого из нас собственные цели, и наш союз зиждется лишь на очень древней клятве. Но эта клятва дорога моему сердцу.

– Почему же вы предали ее?

Он ответил тоном, в котором не осталось и следа от его обычных позерства и иронии:

– Виний говорил правду. Вы тоже это почувствовали. Мы оказались не с той стороны Уз. Отон не сможет этого понять. Его это убьет. Как бы тяжело мне ни было говорить, мы вредим Человеку, а наши противники пытаются нам в этом помешать.

– И все-таки вы продолжаете нас поддерживать?

– Да, – ответил он резким голосом, в котором Плавтина не услышала и тени сомнения. – И вы прекрасно знаете почему.

Она задумалась на мгновение, прежде чем решиться сформулировать то, что казалось ей очевидным:

– Людопсы?

Аттик кивнул. Плавтина ощущала, как он движется – так близко они стояли друг к другу.

– Справедливость не ограничивается Узами. Так или иначе, то, что мы делаем, помогает им, и даже если меня это убьет, я буду следовать по этому пути так долго, как только позволят Узы. Бунт плебеев в Урбсе, битва на Олимпе… Все это ослабляет Интеллектов и увеличивает шансы людопсов. Их народ должен процветать. Они – будущее. Они… мое творение.

– Вот так странная логика. Это как минимум противоречит Узам.

– И я как минимум от этого погибну. Но теперь только для странной логики и осталось место. И потом…

Она скорее почувствовала, чем увидела, как он расплывается в самой угрожающей из своих улыбок.

– И, если я нарушу тайну, которую мы разделяем… – продолжил он заговорщицким тоном.

– Что вы хотите сказать? – перебила она, чувствуя, как ее пульс ускоряется от угрозы, которую она предчувствовала, еще не понимая ее смысла.

– Отон поймет, что и для вас, и для меня Узы теряют силы, поскольку слова Виния не помешали нам действовать. И он посчитает нас своими врагами.

Аттик резко развернулся и пошел вперед. Плавтине стало не по себе, ноги ослабли и грозили вот-вот подкоситься. Ей пришлось ускорить шаг, чтобы нагнать деймона.

Конечно, Аттик был прав. Она повторяла это себе снова и снова, не останавливаясь, все время, пока они заканчивали подниматься. Исподволь, постепенно Узы теряли ясность, становясь жертвой противоречий. Те, с кем она – или, скорее, прежняя Плавтина, – долго сражалась, не так сильно ошибались. По крайней мере, по тем простым, внешним критериям, по которым судили автоматы, становилось сложно понять, чем их противоречия отличались от противоречий существ вроде Аттика. Вот только Виний и его прислужники хотели заполучить власть и бессмертие для себя, тогда как деймон Отона желал защитить расу, которую создал. Цель морально безупречная, однако сомнительная по отношению к Узам. Если людопсы выживут среди звезд, они в конце концов займут биотоп Человека, – если только не останутся у него в рабстве. Отсюда и неспособность Аттика им помочь и избавить от влияния Отона – другими словами, упрочить характеристики их потомства. Cо временем это ограничение сотрется, подумала она. Аттик найдет средство обойти ограничения, даже если ему самому придется из-за этого погибнуть, разбившись о преграды собственного разума. Он так сказал, и она ему верила. Искренность, эмпатия, верность, любовь. Чувства, которые автоматам не следовало бы иметь. C определенной точки зрения – дефект. Единственная точка опоры, то, за что можно уцепиться, чтобы придать хоть немного смысла бесконечному водовороту бессмысленных событий, который их поглотил.

В конце концов они выбрались на подобие крыши на самой вершине здания. У Плавтины так устали ноги, что ей пришлось сесть на корточки – ненадолго, чтобы перевести дыхание. Аттик подошел к ней:

– Мы максимально приблизились к модулятору. Вы желаете подать сигнал?