картонных кукол, вырезать для них из бумаги одежду. Но это должна быть комната рядом с мамой. Не так, посреди страшного седьмого этажа, где ты сидишь одна, а на балкон, может быть, уже залезли воры.

Надо убегать. Саша схватила куртку, на ходу пропихивая в нее руки. Надо бы пописать – дома снова стоит ванна на унитазе, неудобно: как ни зайдешь домой, всё время то Серёже попу моют, то стирают, то посуду отмывают. И чего бабушке у себя не сидится? Саша быстренько сходила в туалет и вышла в прихожую обуться. Под левой пяткой что-то скрипнуло и звякнуло. Паркет! Саша уже и забыла, что это такое. Во всех комнатах в их пансионатах был паркет – у кого в мелкую елочку, у кого квадратиками. Со временем паркет стал портиться, отдельные дощечки усыхали, дребезжали, некоторых не хватало. Саша, например, у себя перетаскала на улицу для игрушек много таких паркетных дощечек. Свой пол они давно застелили: в комнате был палас, а в прихожей лежал кусок линолеума. Саша не любила ни то, ни другое, паркет приятнее и красивее, но мама говорила, что без паласа у них в комнате пол ледяной. Ей всегда было холодно.

Саша аккуратно погладила звякнувшую дощечку и вставила ее на место. Сначала приложила ухо к замочной скважине, послушала – никого. Потом посмотрела – мало ли, человек с той стороны затаился? Но сейчас всё было спокойно. Она вставила ключ, долго путалась, в какую сторону отпирать, наконец повернула его и только дернула дверь на себя, как ее снаружи кто-то с размаху толкнул. «Аааа!» – закричала Саша и тут же услышала бабушкин голос: «Ты чего? Испугалась? Это я». А Саша уже развернулась бежать назад. Куда назад, она не успела подумать, и зачем – тоже не успела. Настя Быкова, к которой всё же один раз, пока мама была в отъезде, влезли грабители, учила всех, что, если воры выносят дверь, нужно любой ценой выскочить в коридор и бежать на лестницу, потому что если побежишь от страха внутрь, тебя там убьют. Или свяжут и запрут с кляпом во рту на балконе. Настя так и спаслась и успела позвать на помощь. А вот Саша сейчас с перепугу всё сделала неправильно.

– Ну, ну! – похлопала ее по плечу бабушка. – Чего так напугалась-то? Иди собирайся, пойдешь со мной.

– Куда?

– Доголосовывать.

– Куда? – повторила Саша, еще не отойдя от страха.

– На выбора́. Я ж не голосовала. Скоро закроют всё. Пошли, прогуляешься.

Саша обрадовалась: вот как хорошо, не надо будет одной спускаться:

– Я тебя подожду, оденешься, и вместе к нам пойдем.

Бабушка не поняла:

– Куда это «к нам»?

Вот ведь какая! Она совсем не видит разницы между своей комнатой и их с мамой. Думает, что всё общее. А Саше так не нравится, она не согласна. Отвечать бабушке не хотелось, она пристыдила бы за любой ответ:

– Ну, мне же надо там одеться. Там. – Саша показала глазами вверх и в сторону их – их, слышишь, бабушка, их с мамой! – комнаты.

– Обожди тогда. Яблочко хочешь?

Бабушка достала из холодильника яблоко.

– Мытое!

Саша взяла его. Какое сочное, красное-красное, даже без желтого бочка. Значит, держит у себя яблоки для своего Серёжи. Может, у нее еще конфеты есть, и масло, и мясо? Саша оперлась спиной о дверь и ела яблоко. Бабушка быстро оделась, потом искала что-то во всех бельевых ящиках шкафа, в сумке, в чемодане, который лежал под кроватью. Проверила всё-всё, даже шубу и пальто в шкафу, затем пошла на второй круг.

– Паспортину мою не видела? – спросила она, не переставая рыться в очередной раз в белье.

Откуда Саша могла знать, где бабушкин паспорт? Она мотнула головой. Вот ведь не найдет сейчас и не пойдет голосовать. А Танька уже ждет, поди. Бабушка наконец полезла на самый верх. Подставила табурет и дотянулась до верхних дверец, там лежали весенние сапоги, туфли, какие-то ненужные вещи. И обмотанная бумагой, завернутая в полиэтиленовый пакет пачка документов.

– Нашла! Засунула же Лариска!

Саша вздохнула – мама-то тут при чем?

Они вышли, бабушка подогнала ее:

– Беги вперед, одевайся, а то как будет там очередь, не успеем.

– Нет, я боюсь, давай вместе.

Бабушка отдала Саше свою сумку и кое-как закрыла дверь. Ей неудобно было одной рукой и ручку на себя тянуть, и ключ в замке поворачивать. Она взяла наконец Сашу за руку, и они вдвоем спустились вниз по черной и совершенно темной лестнице. Дома Серёжа всё так же ползал возле кресла и ровно то же самое бубнил.

– Мам, я с Танькой погуляю, она меня на улице ждет, – протараторила Саша как можно тише. Она поймала себя в очередной раз на этой хитрости: когда нужно было отпроситься поздно или далеко, она всегда так делала в надежде, что мама не расслышит и бездумно кивнет. А потом уже поздно придираться – Саша ведь послушно отпросилась и честно всё сразу рассказала.

На этот раз мама точно так же кивнула. Она возилась с телевизором: отодвинув его от стены, одной рукой крутила в гнезде антенный провод, а другой прижимала усик антенны к батарее, на экране шла рябь со скрежетом, даже не разобрать, что показывают.

Ну и хорошо, что занята! Саша быстро надела так и не высохшую противную шубу и белую кроличью шапку на резинке. Шубу пришлось снять – в рукавах застряли варежки. Успели же! Она всё время обрывала резинку, но бабушка молча пришивала снова и пропускала варежки на резинке через рукава, как коромысло. Ну зачем? Саша была неряхой, но не растяпой, она за всю жизнь ни одной варежки не потеряла. Шарф забыла! Шарф-то она под шубу надевает обычно, потому что если уже стоишь в шубе, то руки не повернуть, чтобы замотаться. Она схватила шарф, обулась и вышла в коридор к бабушке.

– Горе ты мое луковое, – почему-то сказала бабушка, завязала ей вокруг воротника шарф и посмотрела на Сашу внимательно, будто та выглядела очень жалко или нелепо.

Вместе они спокойно дошли до главной лестницы, Саша поначалу торопливо шла впереди, но на первой же ступеньке взяла бабушку за руку. У нее было простое правило: если можно в пансионате брать взрослого за руку – бери, если можно пройти с ним рядом – иди, если взрослый идет вдалеке, не давай ему терять тебя из виду. Это закон, Саша приняла его как свой личный, как правило, которого нельзя ослушаться. Поэтому она протянула бабушке руку. Та сжала ее и