– За кого голосовать-то?

Саша помолчала немного:

– Анькины вот за Ельцина голосовали.

– Да? У нее родители – умные люди. Ишь, как раскрутились. Соображают.

– Но Ельцина не было в списке, он же президент, а сегодня депутатов выбирают.

– Думашь, нет? Ну, посмотрим, посмотрим.

Они прошли молча пять этажей. На третьем Саша не выдержала:

– Баба, а зачем ты идешь голосовать, если еще не решила, за кого?

Бабушка на нее даже не посмотрела:

– Так пока решу, уже пройдут выборы.

– А ты не ходи и всё.

– Ну как не ходить? Раньше ж все ходили.

– Ну а ты не ходи! – Настойчиво повторила Саша и тихонько сказала: – Баба, а вдруг они там все уроды?

Бабушка не поняла и спросила испуганно:

– Где?

– Ну, в бюллетене этом.

– Как это уроды? – бабушка даже остановилась и наконец посмотрела на Сашу.

– Ну так. Мама писала там, на обратной стороне, что они уроды.

– Ааа, – потянула понимающе бабушка и снова пошла вниз, – А то как же? Уроды, конечно. Хороший человек разве в депутаты пойдет?

Саша удивилась:

– Ну и зачем ты будешь голосовать?

Бабушка вздохнула:

– Говорю же, все так делают. Так принято.

Какие глупости! Сашу даже передернуло. Она помолчала еще немного, потом спросила:

– Ты тоже будешь им писать? Ну, послание на бюллетене?

– Как мать-то?

– Да, как мама.

– Какой уж? У меня четыре класса, я медленно пишу, пока допишу, закроются. Я им кукиш нарисую.

Саша засмеялась:

– А ты умеешь?

– Кукиш-то? Постараюсь.

Они, хохоча, вышли на улицу. Там уже было темно. Саша сразу углубилась во двор. Бабушка сначала не хотела ее отпускать, думала, они вместе пойдут голосовать, но потом увидела Таньку и выпустила Сашину руку:

– Только здесь чтобы гуляли! На этом месте! Я вернусь, чтобы домой со мной пошла. Ясно?

Саша кивнула и побежала к Таньке. Та махала ей рукой со скамейки в ивовой аллее. Она тоже была в шубе, отчего рука ее почти не поднималась. Еще десять минут, чуть больше бы стемнело – Саша бы вообще не увидела, что ей машут. Но сейчас видно. Она быстро шла к Таньке, отмечая на ходу, что во дворе, который оставался справа, гуляли и другие дети. Это хорошо, не одни. Саша взялась считать шаги. Наверное, где-то десять она уже сделала – интересно, сколько еще. Начав вести счет, она сразу стала шагать медленнее. Пять, десять. Как раз на десятом шаге она вдруг поняла, что Танька как-то иначе смотрится. Что-то не то. Еще пять шагов – у нее на голове странное, белое. Другие пять – вроде шапка. И последние пять шагов – белая пушистая шапка. Саша подошла вплотную к Таньке – да, на ней была такая же точно кроличья шапка. С точно такой же резинкой через голову. Саша молча разглядывала Таньку и чувствовала, как ее лицо подтягивается в строгую и даже злую маску. Танька в ответ смотрела диковато. У нее были большие голубые глаза, русые волосы выбились из-под шапки, Танька, не снимая варежки, нервно убирала их с лица и продолжала смотреть на Сашу, не мигая, своими не просто распахнутыми, а какими-то вывернутыми наружу глазами. Они отошли друг от друга. Даже отскочили. Стали как два магнита, когда их прикладываешь обратными сторонами. Саша теперь была шагах в пяти от Таньки и чувствовала, что ненавидит ее. Понятно, мамы купили им одинаковые шапки. Или купили шкурки и сшили. Мама с тетей Олей работают вместе. Ничего удивительного, что они вместе заказали дочкам шапки. Но Саша всё равно ненавидела Таньку. Она ее никогда не любила, Танька была чуть младше, сейчас ходила в третий. Что-то было в ней такое, неприятное. Она была не хулиганистая, а… Бабушка говорила, что Танька вырастет шалавой или бродяжкой. И мама у нее есть, и папа, хоть и не родной, а вот посмотришь на Таньку – и сразу понятно, что она не очень хорошая. Много врала родителям, один раз у них пропали дома деньги, и тетя Оля подумала на Сашу: Танька приврала, будто Саша оставалась у них в комнате одна. Ругались тогда страшно. А на следующий день Саша увидела, как Танька ведет компанию таких же третьеклассниц, к которым прибились Гуля из их пансионата и сиплая Саша, – все ели мороженое. Танька сказала, что нашла в луже много тысяч. Глупая какая! Они после этого долго друг с другом не разговаривали, но с Танькой мало кто играл во дворе – она вскоре пришла мириться. Саша с ней общалась, когда уж совсем не с кем было. Как сейчас.

Поздно и страшно идти к Вторушиным. Уж лучше бы она читала, конечно, дома. А то стоит теперь перед глазами эта Танька. Злая, кулаки сжала. На ней такая же шапка. Саше захотелось вцепиться в эту шапку. Разорвать ее, истоптать клочки в снегу, чтобы Танька никогда больше в белой шапке не появлялась. У Саши и так нет ничего своего: в их комнате всё время сидит бабушка с Серёжей, шуба у нее Наташина, даже книжки только из библиотеки, которые надо аккуратно читать и вовремя возвращать. Весной она наденет Наташину куртку и Наташины сапоги, которые та всё же не успела стоптать. Только и было у Саши своей, собственной радости, что это шапка. Она ведь думала, что только ей одной такую шапку сшили и она одна будет в белой, пушистой, невесомой пуховой перине. Саша знает, что скоро эта шапка вытрется, особенно под резинкой и у воротника. Уже на будущий год шапка станет, как говорит мама, незнатка, то есть потрепанная. Но хоть немного бы насладиться собственной шапкой. Саша, пока не встретила Таньку в аллее, даже и не догадывалась, как любила своего белого кролика на резинке. Теперь вот оказалось, что дороже и не было у нее ничего. Нет уж, она не даст Таньке ходить в такой же шапке.

Саша резко шагнула вперед и вытянула руки – схватить Таньку, содрать с нее кролика. Потом раскрутиться как следует, выволочь Таньку, протащить ее по земле, чтобы она наверняка поняла всё про шапку. Ненависть из нее выплескивалась. Саша была готова, но не так легко оказалось ударить или толкнуть другого. Саша поняла, что не умеет. Она никогда не дралась, боялась, не хотела. Всегда убегала от агрессивных детей, уступала. Потом плакала от собственной слабости, потому что в их дворе надо уметь бить, чтобы тебя не дразнили. Сашу особенно никто и не дразнил, ее ровесников в пансионатах почти не было, пожалуй, только Танька, Светка