и сиплая Саша. Остальные были или сильно младше, или совсем большие. Так что Сашу не задирали. Наверное, ей в первый раз захотелось драться, выместить всё. Ей всё здесь, в их дворе, на Лесобазе, в этой жизни, надоело, и всё она сейчас хотела избить, отпинать, проучить раз и навсегда. Только это оказалось не так-то просто. Она шаталась, переминалась с ноги на ногу, нелепо размахивала руками, будто угрожая Таньке, но не решалась схватить ее за ненавистную шапку. А вот Танька поняла, что Саша не может напасть первой. Она чуть присела, примерилась и толкнула Сашу в грудь. Саша, не ожидая от младшей Таньки столь стремительного нападения, упала. Она попыталась встать в своей неповоротливой шубе, но не смогла. Танька тут же налетела на нее и схватила за шапку. Шапка! Ведь это она, Саша, хотела оттрепать Танькину шапку, а теперь треплют ее собственную. Она собралась с силами и с первого раза поднялась. Теперь они стояли на ногах, вытянув вперед руки и держа друг друга за шапки. Саша пыталась вырвать у Таньки клок, а та драла ее шапку. Вдруг она больно царапнула Сашу по лицу. Надо было не дать ей приблизиться, теперь главное – оторвать от головы ее руки и схватить за лицо. В кровь его разодрать, глаза выдавить. Но Танька оказалась сильной, она вцепилась в Сашину шапку и не давала ей повернуть голову. Саша держалась за Танькиного кролика. Обе мотали головами, дергались, отчего шапки вырывались из рук, та и другая меняли хватки, а на снег летели белые клочья. Вот Сашина шапка разлетается белыми пушистыми облачками, вот – Танькина. Впрочем, уже и не поймешь, где чья. Танька больно упирается Саше в лицо, хочет снова поцарапать, но пока не выпускает шапку. Если она отпустит одну руку, Саша с силой на нее навалится и прижмет. Танька сопит, пытается содрать шапку, тянет руки, стараясь добраться до Сашиного лица и вцепиться в глаза. Но Саша не дается. Она так же не может отпустить хотя бы одну руку, так же пытается сдернуть с Таньки шапку и оцарапать ее. Так же молча сопит. Они стоят наклонившись, образуя большую букву «П». Саша чувствует на правой ее щеке кровь. Снег пошел, падает прямо на царапину. Пощипывает. Надо как-то уже победить Таньку. Вот! Сейчас она что есть сил закричит: «А!!!» – и топнет ногой, Танька испугается и выпустит шапку. Саша так и сделала, крикнула угрожающе: «А!!!», от неожиданности ненавистная Танька действительно отшатнулась. Всё, победа! Надо хватать Таньку за лицо, попасть пальцами в глаза, надавить со всей силы и толкнуть на землю – пусть валяется. Саша так и сделала, под пальцами она почувствовала что-то мокрое и мягкое – Танькины глаза. Танька закричала. Всё, надо ее валить и убегать. Саша собралась с последними силами и уже рванула вперед, как вдруг услышала над собой мужской голос. Пьяный мужской голос!

«Рано-рано два барана повстречались на мосту…» Невысокий мужчина в полушубке, веселый, с бледным, идеально гладким, будто из воска, лицом, стоял рядом и улыбался.

– Ну что, подрались? А ну, давайте я вам помогу!

Он потянул к ним руки, и они сразу расцепились и побежали. Саша первой заскочила в подъезд и полетела по лестнице. Господи, здесь темно. Ну ведь был свет, когда они с бабушкой шли! А теперь темень. Как идти? Где этот мужик? На улице совсем стемнело, так что ничего не было видно. И что же делать? Свет горел только на седьмом или восьмом этаже. Неужели придется ждать здесь бабушку? А если она задержится? Встретит там кого-нибудь из знакомых и заболтается? Или увидит, что Саши нет у подъезда, и пойдет искать? Да и страшно. Стоять-то тут страшно. Что-то случилось, раз вырубило везде освещение. Она прислонилась спиной к стене. Пока нет никаких шагов, будет так стоять. А если услышит шаги или шорох, то выскочит. Главное, чтобы мужик в полушубке за ней не побежал. Интересно, где же Танька? Поймал он ее? Жалко, конечно. Она, хоть и будущая шалава, всё равно ведь живая. С Танькой иногда можно было дойти до своего этажа.

Саша стояла у стенки и внимательно вслушивалась. Вроде что-то совсем рядом шелохнулось. Это на ее лестнице! Выбежать не получится – кто-то стоит здесь. Значит, мужик побежал за ней и притаился. Саше стало плохо. Она только читала раньше в смешных книжках о том, как от страха у людей подкашиваются ноги. Или становятся ватными. Или не слушаются. Сейчас случилось сразу всё. И сердце так громко забилось, что, казалось, вылезет из ушей. Чудовищная сила страха выдавит его, будто фарш, через уши. Надо вверх бежать, дура, а у нее отказали ноги. Прямо как в книжках.

– Ну, сука! – послышалось оттуда, где только что был шорох.

Это Танька! Танька тоже забежала. Саша в ту же долю секунды понеслась наверх. Она знала, что Танька точно так же боится и не останется одна. Саша побежит – и Танька побежит. Саша даже крикнула ей:

– Уходи отсюда. Пошла на улицу! Сама поднимайся! Я одна пойду.

Но Танька ведь тоже знала, что Саша боится и никуда не уйдет. Она бежала за Сашей, слышно было, как старается догнать. Саша подумала вдруг, что можно сейчас размахнуться в темноте и толкнуть Таньку с лестницы. Пусть себе летит! Утром свет дадут – увидят. Дети из двора скажут, что к ним подходил какой-то пьяный дяденька. И всё. Саша думала об этом, не переставая бежать вверх. Она делала огромные шаги, сразу через две ступеньки, но Танька не отставала и шумно дышала пролетом ниже.

Наконец седьмой, здесь светло. Свет горит в коридоре на этаже, а на их, восьмом, лампочка светит даже на лестничной площадке и в фойе. Саша остановилась отдышаться. Она сама не верила, что не задохнулась здесь, что смогла в мокрой шубе, в теплых штанах бежать семь этажей. Она наклонилась, уперлась, как бегуны на Олимпиаде, руками в колени и перевела дыхание. Танька встала тут же, тоже запыхалась. Она была чуть упитанней, наверное, ей тяжелее бегать вверх по лестнице. Последний момент. Еще пара секунд – и Танька придет в себя. Надо пнуть ее, чтобы улетела вниз. В Саше было столько ненависти, какое-то нечеловеческое и, тем более, недетское озверение одолело ее. Она резко развернулась и подняла ногу, чтобы столкнуть Таньку с лестницы. Но та, тоже, будто зверь, заранее почуяв опасность, схватилась за железные прутья перил. Саша с силой пнула ее в