с собой шквал — воздушный вихрь. Он налетает неожиданно, будоражит воду, рвёт паруса, причиняет массу неприятностей и быстро исчезает. Шквал с грозой опасен для маленьких парусных судов, но, впрочем, всё же меньше, чем шторм. При шквале порывы ветра достигают семи баллов, то есть его максимальная скорость равна пятнадцати метрам в секунду, а шторм только начинается с двадцати метров в секунду — с девяти баллов.

Шквал захватил «Колумб» внезапно. Единственный человек, способный предвидеть перемену погоды, — Стах Очерет — лежал тяжело раненный в запертой рубке. Впрочем, никто из команды, кроме, быть может, Андрея Камбалы, не знал, жив он или нет. Но, прежде чем «Колумб» попал в шквал, произошло событие, задержавшее движение шхуны. Лёвка, пользуясь темнотой, сумел незаметно для захватчиков что-то испортить, и мотор стал стучать и давать перебои. Командир-пират первый обратил внимание на перебои в работе мотора, и Анч спросил, что случилось. Лёвка заявил, что мотор загрязнён, если его не прочистить, «Колумб» скоро совсем остановится. Анч ответил на это угрозой немедленно застрелить моториста и успокоился только после заверения Лёвки, что чистка отнимет не больше часа. Моторист получил приказ немедленно чистить мотор. Ссылка на засорение мотора показалась захватчикам подозрительной, и они бы охотно отправили Лёвку за борт, но сам командир-пират, хотя и разбирался в моторах, однако не имея навыка, провозился бы с чисткой до утра.

На некоторое время место командира-пирата занял Анч, а тот поднял на шхуне паруса, желая воспользоваться лёгким, почти попутным ветром, чтобы увеличить ход. Он поднял фок, натянул кливер и, показав Марку, как править, отошел к Лёвке, чтобы следить за его работой.

Шхуна едва продвигалась вперёд и, казалось, каждую минуту могла остановиться. Марк мысленно одобрял поведение Лёвки, понимая, что моторист нарочно возится с мотором, чтобы задержать шхуну. Не надеясь на положительный результат, они оба мечтали как-нибудь задержать шхуну и разрушить неизвестные им, но безусловно преступные планы захватчиков. А потом, возможно, удастся встретиться с каким-нибудь пароходом или другим судном, внимание которого можно будет привлечь криком. Марк решил, что, если такой случай представится, он обязательно бросится в море, даже со связанными ногами.

Анч подошел к рубке и, прислонившись ухом к двери, стал прислушиваться. Шпиона волновало поведение раненого, который сумел так крепко запереться. «Возможно, у него есть какое-нибудь оружие», — рассуждал шпион. Учитывая, что в револьвере остался последний патрон, Анч не отваживался активно выступить против шкипера, хотя и не мог предполагать, чтобы рана Стаха была очень уж лёгкой. Он сам стрелял в Очерета, видел под ним лужу крови и имел основание надеяться на смертельный исход. После захвата шхуны Анч внимательно осмотрел рубку. Огнестрельного оружия он там не нашел, но помнил, что видел противопожарный инструмент: огнетушитель, лом и два топора. Здоровый человек с такими орудиями представлял для пиратов некоторую опасность — с тяжелораненым можно было не считаться. Подслушивая, Анч хотел выяснить состояние Очерета.

Минуты две шпион ничего не слышал. Наконец в рубке послышался шорох — кто-то там передвигался и шептал, но через толстую дверь слов нельзя было разобрать. Неужели шкипер бредит или говорит сам с собой? Казалось, человек в рубке что-то рассказывает. Потом долетел стон. Анча это встревожило. А что, если другой рыбак не убит, а тоже ранен? Это усложняло дело. Впрочем, из рубки не донеслось больше ни звука. Шпион слушал еще минут пятнадцать, но вдруг порыв сильного ветра тряхнул судно — оно рванулось с места, парус надулся в обратную сторону, и шхуну бросило кормой вперед.

В ту же минуту забурлили волны, поднятые внезапным ветром. Зюйд-вест налетел таким порывом, что угрожал перевернуть «Колумб». Пират оставил моториста и бросился спускать паруса, но сделал это недостаточно ловко, и Марк чуть не полетел за борт. Когда был спущен фок, юнга повернул шхуну так, чтобы, маневрируя, идти против ветра, под одним кливером.

Шхуна пошла переменным курсом, но в прежнем, указанном пиратами, направлении. Оставив юнгу, пиратвернулся к мотористу. Дело с мотором усложнялось — началась качка, и моторист не мог как следует работать. Лёвка проявил исключительную старательность и, казалось, намеревался завоевать полное доверие пиратов. Конечно, ни рыжий, ни Анч не верили ему ни на грош, но, решив, что на моториста влияют их окрики, относились к нему всё более строго. Лёвка время от времени искоса посматривал на ближайшего конвоира, прикидывая, как бы неожиданным ударом свалить его, вырвать револьвер и пристрелить налетчиков одного за другим. Но пираты были чрезвычайно осторожны и становились или за спиной пленного, или не ближе полутора-двух метров от него.

Испортить мотор было нелегко. Нужна была большая ловкость, чтобы сделать это незаметно для рыжего. Не теряя надежды на осуществление своего намерения, Лёвка прежде всего сделал так, чтобы горючее поступало в мотор в меньшем количестве и давало неполное сгорание. Таким образом ход шхуны уменьшался почти вполовину. Лаг на шхуне был неисправен. Его ещё утром разобрали и не успели собрать, и пираты не могли определить скорость хода.

Шхуну качало все сильнее, волны поднимались и заливали палубу. Потом хлынул ливень. Ударил гром. Непроглядная мгла окутала море и лёгкую шхуну, которая взлетала на волнах, как игрушка. Марку только при свете молний, время от времени прорезавших тьму, видны были настороженные фигуры захватчиков и Лёвкин локоть.

Попадая в шторм или шквал, шхуна начинала скрипеть, а при сильной качке откуда-то из-под палубы доносились звуки, напоминавшие удары колокола. Причину скрипа до сих пор никто не установил, это была тайна корабельного мастера. А звон начался после одного ремонта. Какой-то рассеянный рабочий оставил в металлическом воздушном ящике под палубой железный предмет, должно быть, висящий на крючке. На большой волне этот предмет начинал раскачиваться, ударяясь о стенки ящика. Теперь как раз и зазвучали эти глухие удары. Моторист и юнга относились к ним равнодушно, но пираты встревожились. Казалось, звон шел с моря и напоминал печальный церковный благовест, обычный в их стране, но неизвестный ни Лёвке, ни тем более Марку. Впрочем, пираты ничего друг другу не сказали.

Под удары грома, шум дождя и вой ветра юнга приводил в исполнение задуманный план задержки шхуны. Воспользовавшись тем, что рыжий теперь почти не смотрел на компас, Марк медленно повернул шхуну не менее чем на девяносто градусов и повел ее поперек указанного ему курса. С каждым порывом ветра «Колумб» удалялся от цели захватчиков. Ветер немного стих и стал ровнее, но волна увеличивалась и всё сильнее раскачивала судно. Усилился гром, чаще сверкала молния.

Когда тьма лишь на миг