– Шархи! – Энки подлетел к другу и перевернул его на спину, не давая захлебнуться. – Что…

Озеро исчезло. Пустыня схлопнулась в крошечную точку и сгорела.

Энки огляделся. Они с Шархи стояли в маленькой и холодной комнате, окруженные зеркалами. Куда ни глянь – отражения тусклых образов незнакомых людей.

Энки знал, где находится. Не за Гранью, нет. Он каким-то образом проник в сознание Шархи. Но откуда взялась уверенность? Он знал… Помнил. Это сделала вода из Колодца Шамаша. Она позволила ему, жрецу, прикоснуться к тайнам сердца другого человека. Воспоминания, страхи и надежды обретали воплощение – все самое сокровенное становилось… игрушкой.

Откуда эта мысль?..

– Шархи?

Высокородный не услышал, не заметил его. Зато Энки чувствовал и видел то, что терзало друга.

До Шархи доносился голос матери, рассказывавшей о далекой родной стране, что лежала за пределами Аккоро. Стране, где не было деления на касты, где каждый сам выбирал жизненный путь. Шархи страстно желал, чтобы рассказы матери были правдой. Он хотел для себя жизни, свободной от цепей Ашу. К ней его вел голос матери, а вот лицо ее смазалось. Не осталось ни портретов, ни украшений – у захваченной в рабство женщины не было ничего своего. Она стала тенью еще при жизни, как только властитель Шадор наигрался с ней. Но не для Шархи. На него смотрели с презрением, ведь он был рожден от иноземки. Шархи гордился своим происхождением. Он лучше их, свободный от страхов и предрассудков. Чем больше другие высокородные издевались над ним, тем выше он держал голову.

Когда Шархи было пятнадцать, он в последний раз в жизни видел свою мать. Она чем-то рассердила властителя, и он запретил ей встречаться с сыном. Шархи в гневе разнес пару комнат во дворце, за что получил звонкую оплеуху от Сатеши. Энки едва узнал ее. В глазах Шархи она выглядела хищной, уродливой.

– Я соберу денег. Выкуплю маму у отца. Зачем она ему? Он все равно не навещал ее больше десяти лет! – кричал Шархи.

– Выродок! Не позорь наш род еще больше!

Он убежал из дворца, отправился странствовать. Собрал денег, но мать выкупить ему не позволили. Его отец, Шадор, рассмеялся Шархи в лицо.

«Я буду лучше их. Не уподоблюсь им», – такие мысли вскипали в душе Шархи. Он душил в себе безразличие. Видя нищего, он знал, что должен делать. И делал. «Я не такой, как они», – слова были выжжены в его душе ненавистью.

Шархи ненавидел отца. Ненавидел Сатешу. Ненавидел высокородных и воинов. Он ждал подвоха от всех. Горнило гнева никогда не затухало в нем.

Шархи помогал тем, кто нуждался в помощи. А потом те, кого он вытащил со дна жизни, предавали его. Шархи не ждал благодарности. Он был лучше. Изо дня в день старался стать лучше.

Энки отвернулся. Эти воспоминания не предназначались ему.

– Шархи! – Энки положил руку на его плечо. – Ты меня слышишь?..

Он не слышал. Как привести его в чувство?

– Шархи, нужно понять, как отсюда выбраться.

По комнате прошла рябь. Энки ощущал, что разум высокородного стал податливым. Одно из зеркал превратилось в дверь. Он внушил это Шархи?! Но играть с разумом другого человека непозволительно. А если ли бы он заговорил не о двери, а о чудовище, которое могло бы из нее выйти? И обязательно ли было произносить слова вслух?

Появившаяся дверь начала медленно открываться. Что за ней?

Энки так не узнал – комната исчезла, когда Шархи бессвязно замычал, постепенно просыпаясь.

Они сидели на берегу черного озера. Действие воды из Колодца Шамаша закончилось.

– Проклятая… вода… отравлена? – Высокородный с трудом сел и встряхнул головой.

– Не знаю, я очнулся вместе с тобой, – осторожно ответил Энки. – Что ты помнишь?

– Помню? Сны. Не самые приятные. А ты как?

– Я… в порядке. Просто потерял сознание.

– Эй, северянка, ты жива?

В ответ последовало лаконичное «да». Сурия сидела на коленях, оглядываясь в поисках врагов.

– Проклятые южане! Нужно было догадаться, что раз на карте отмечен источник, то он отравлен.

– Мы не умерли.

– Пока да, – мрачно сказал Шархи. – Южане любят поразвлечься. Любят наблюдать, как их жертвы страдают перед смертью.

– В воде нет яда, – сказал Энки.

Он знал это. Но как убедить в этом друга, если сам не уверен, где вычитал о свойствах воды Колодца Шамаша? Или о том ему поведали наставники? Скорее всего. Или Арата – он любил делиться интересными фактами, но не признавался, откуда их знает.

– Отличный настрой, друг мой, вот и будем в это верить. Больше никаких остановок. Идем к проклятой башне проклятых вершителей. Не наполняйте фляги этой дрянью. Лучше давиться соком колючих сорняков. Сурия, сможешь найти их побольше?

И опять это твердое «да» в ответ. Откуда Сурии взять кактусы, если они перестали попадаться день назад?

Энки устало потер виски.

Разумеется, с «охоты» Сурия вернулась с пустыми руками и на вопрос «нашла?» – ответила не менее твердое «нет». Однако как бы Шархи ни клял воду из Колодца Шамаша, они успели утолить жажду, и идти стало немного легче. О видениях в разуме высокородного Энки не заикался. Он влез, куда не следовало, и заговаривать о случившемся было… неловко. Как воспримет Шархи новость, что друг, пусть и невольно, покопался у него в голове?

Энки поморщился. Было ли известно жрецам востока о свойствах воды из Колодца Шамаша?..

– Эй, жрец, ты это видишь?

Сурия указывала вдаль, где к небу устремилось нечто золотое. Шпиль. Солнце играло на его поверхности и ослепляло.

– Если верить карте, вам туда.

Башня вершителей? Шархи воодушевился, даже походка его стала бодрее. Энки не сомневался, что друг уже репетирует речь, с которой выступит перед вершителями. «Там все и закончится? – подумалось Энки. – Или же…»

Башня все никак не приближалась. Очередной день клонился к закату, а шпиль продолжал дразнить и оставаться недосягаемым. А не был ли он миражом? Очередным обманом пустыни? Вдруг они шли навстречу гибели?

Шархи хмурился, думая, скорее всего, о том же, а по лицу Сурии было сложно что-то понять.

Ночью они не остановились. Без припасов и, главное, воды долго не продержаться. Их жизни зависели от того, найдут ли они пригодный источник воды. У вершителей он должен быть. К своему стыду, Энки все больше думал именно о запасах воды в башне, а не о правосудии для Сатеши.

И как только вода – что-то до нелепости простое – вытеснило то, о чём болело сердце? Жрец вспомнил все пролитые чаши вина, коим