Моя дочь Марфа Максимовна Пешкова в 1946 году вышла замуж за сына Берия Серго Берия и с этого времени проживала в семье мужа. Марфа имеет 2-х маленьких детей (5 и 2 года) и в настоящее время находится на 8-м месяце беременности.

Отсутствие известий о судьбе дочери вызывает у меня предположение, что она также изолирована.

Обращаюсь к Вам, как к человеку, призванному обеспечивать соблюдение социалистической законности, с просьбой во имя светлой памяти А.М. Горького и его сына Максима Алексеевича Пешкова – отца Марфы, трагически погибших от руки врагов народа, дать указания о том, чтобы Марфе и ее детям, которые никак не могли быть связаны с политическим делом Берия, было разрешено жить вместе с нашей семьей.

Москва

14 июля 1953 г.

Н.А. Пешкова

Власти вынуждены были отпустить маму, ее отвезли к Екатерине Павловне на дачу в Барвиху.

Когда мой отец уже позднее рассказал об этих событиях, его тут же обвинили в том, что все это выдумки. Берию арестовали, судили, есть пресловутое «дело Берии» и пр., и пр. …

Непонятно, правда, – зачем Л.П. это понадобилось? Суть дела это совершенно не меняет. Захват власти «хрущевской кликой» остался захватом, убийство осталось убийством. Вне зависимости от того, где оно произошло – в доме Л.П. или по приговору «суда» по так называемому «делу Берии».

Для отца это ровно ничего не меняло, а о реабилитации Л.П. существующей властью он и не помышлял. Современные исследователи обоснованно называют дело Берии «парадом фальшивок». До сих пор продолжают говорить о письмах Л.П., написанных им в заключении в адрес Президиума ЦК КПСС. Впервые их продемонстрировал, если я не ошибаюсь, военный историк Д.А. Волкогонов.

Написаны они непонятным почерком. Объясняли, что, мол, свет в камере тусклый, да и пенсне отобрали. Но могли бы и света прибавить, если уж разрешили писать в Президиум ЦК. А насчет пенсне – так Л.П. при письме никогда им не пользовался.

Все рассказы отца о том, что Г.К. Жуков и А.И. Микоян подтвердили ему, что если бы Л.П. был жив, они были бы на его стороне, также объявили выдумкой.

Но, например, моя мама рассказывала, что через несколько лет после событий 1953 года один из бывших охранников Л.П. приходил к ней и рассказал, что Л.П. убили в Москве в его собственном доме.

Можно, конечно, сказать, что и она – лицо заинтересованное, хотя политикой мама никогда не интересовалась. Но как быть с рассказом Александра Иордановича Мирцхулавы, бывшего в 1953 году 1-м секретарем ЦК Компартии Грузии? Отец встречался с ним, и вот его свидетельство, записанное французским историком Франсуазой Том: «Вместо Берия, которого уже давно не было в живых, судили похожего на него двойника. Они вынуждены были сфабриковать судебный процесс в связи с острой реакцией Запада. Хрущев никогда не мог держать язык за зубами. Он даже сам признался, что весь процесс был вымышленным. Я слышал, как он воскликнул – если бы мы оставили Берию в живых, то он сумел бы всех подкупить, выйти из плена и нас расстрелять. Вот почему мы его ликвидировали, сразу после ареста».

Хрущев потребовал, чтобы Мирцхулава выступил на Пленуме ЦК с поддержкой доклада Маленкова: «Надо, чтобы выступил грузин…» И он вынужден был согласиться, ведь Л.П. уже не было в живых, и нужно было спасать от хрущевских репрессий не столько себя, сколько родных и близких. Нет никаких оснований не доверять его рассказу. Он мог просто промолчать, но сам захотел обо всем рассказать отцу.

Полностью подтверждает рассказ отца и свидетельство генерал-майора медицинской службы Петра Николаевича Бургасова, в апреле 1950 года он был переведен в группу генерала Махнёва, где занимался вопросами защиты населения и войск от биологического оружия:

Что касается так называемого ареста Лаврентия Павловича, а фактически зверского убийства на его квартире в июне 1953 года, как свидетель событий, я должен изложить следующее. Однажды, часа в три дня, в отделе появился Серго Берия. Он быстро вошел в кабинет Ванникова и так же быстро покинул его вместе с Борисом Львовичем.

После обеденного перерыва, который продолжался с 5 до 7 часов, я зашел к Борису Львовичу, чтобы выяснить необычную ситуацию. Он был мрачен, очень долго смотрел на меня и потом медленно, почти шепотом, сообщил, что случилось большое несчастье: на московской квартире расстрелян в кабинете Лаврентий Павлович. Борис Львович сказал мне, что после тревожного сообщения Серго о надвигающейся беде он вместе с ним поехал в особняк на Никитскую улицу.

За оградой стояли военные машины, а по территории ходили вооруженные военные. Один из них подошел к приехавшим военным и сообщил, что полчаса назад из дома вынесли носилки с телом, покрытым плащ-палаткой. Стекла в кабинете Лаврентия Павловича были разбиты.

Мне кажется, что такого свидетеля трудно заподозрить в искажении фактов. Тем не менее и до сегодняшнего дня в большинстве публикаций с упрямством, достойным лучшего применения, отстаивается фальсифицированная хрущевская версия.

Свердловск

Почти через полтора года отсидки в Лефортове и Бутырке отца привезли в знаменитое здание на площади Дзержинского и провели в кабинет председателя КГБ СССР Ивана Серова. В кабинете находился также генеральный прокурор СССР Роман Руденко, который торжественно объявил: «Советская власть вас помиловала!»

Отец спросил: о каком помиловании может идти речь? Ведь не было никаких оснований для его ареста и суда, да и самого суда не было. Руденко, по словам отца, нес какую-то ахинею о заговоре. Но тут уже и Серов не выдержал, перебил: «Не морочь ему голову» – и сам зачитал решение Президиума ЦК, на основании которого действовала Генеральная прокуратура и КГБ СССР.

Отец узнал, что он, как и прежде, допущен ко всем видам секретных работ и может заниматься военно-техническими проектами. Его ознакомили с перечнем институтов и заводов, где он мог работать. В соответствии с Постановлением ЦК КПСС «О членах семей и родственниках осужденных врагов народа» отцу и Бубе запрещалось проживать в городах Москва, Ленинград, Тбилиси, на территории Кавказа и Закавказья и в режимных городах и местностях. Для отца, правда, сделали исключение – разрешили выехать в Свердловск, в то время город режимный. Отец не раз бывал там, хорошо знал инфраструктуру военных заводов и еще до ареста начал создавать там филиал своей организации.

В Свердловск отца отправили под охраной без самых необходимых вещей. Моей маме никто ничего не сообщил, и она не смогла приехать проститься. Отцу вручили новый паспорт на имя Сергея Алексеевича Гегечкори и на все вопросы отвечали: «Другого у вас не будет». Бубочка горько шутила: «Ну, Гегечкори понятно, моя девичья фамилия, но откуда они этого Алексея выкопали?»

Прямо к поезду подъехала Екатерина Павловна.