В письме Е.П. Пешковой Буба писала:

Дорогая глубокоуважаемая Екатерина Павловна, Вы уже знаете, что я выбралась из больницы. Признаюсь, думала, логичным и следующим этапом моего жизненного пути последних 4-х лет будет морг. Но в настоящее время почти здорова, и даже работаю на заводе, в районе которого мы живем.

Счастлива, что наконец предоставили мне какую-то работу, хотя я документов все еще никаких не имею. Мне поверили на слово, что имею высшее и специальное образование, и допустили к работе по анализам материалов химического машиностроения. К моему удивлению, оказалось, что после пережитых потрясений все же остались в голове не выбитыми кое-какие познания в области химии, что облегчает ориентироваться в новой для меня области работы.

Если здоровье разрешит, пока не выгонят, буду работать, хотя я вообще устаю. Ведь и дома есть забота – хоть и немудреная, но требующая времени и силы. Я безумно благодарна Вам, что не забываете меня. Приезд Марфы очень поддержал Серго в трудные для него дни…

Действительно, отцу было трудно, особенно в первое время, но, несмотря на несправедливость нынешнего положения и несколько непривычные условия, необходимо было создавать новый научный коллектив.

Очень помог отцу будущий академик и Герой Социалистического Труда Николай Александрович Семихатов. В 1953 году он был переведен из НИИ-885 и назначен главным инженером Специального конструкторского бюро при Свердловском заводе № 626. В 1954 году решением Совета министров СССР на СКБ были возложены работы по вооружению подводных лодок баллистическими ракетами дальнего действия. В 1956 году СКБ преобразовали в НИИ-592 (НИИ автоматики), и Семихатов стал главным инженером, конструктором и одновременно научным руководителем института.

Несмотря на явное неодобрение Москвы, он примерно через год назначил моего отца руководителем лаборатории. По этому поводу из Москвы приезжала какая-то комиссия, но свое решение Николай Александрович не изменил.

Очень быстро, как в свое время и в столичном КБ-1, отцу удалось собрать коллектив молодых, грамотных, искренне желающих работать людей. Многие прибыли по направлению из московских институтов, другие – выпускники механико-математического и физического факультетов Уральского университета, факультета радиоавтоматики Уральского политеха.

Довольно быстро и соседи по дому, и коллеги по работе узнали, кто такой С.А. Гегечкори, что с ним произошло, но доброжелательно относились и к нему, и к Бубе. Один из соседей, уже очень пожилой человек, столяр, видя, что у них на кухне нет никакой мебели, сделал им стол и табуретки. Вся эта мебель выдержала последующие переезды и еще долгое время служила нам.

Буба вспоминала, что в сквере возле уралхиммашевской проходной вечерами в дни получки случались пьяные драки и, если Бубе приходилось возвращаться домой со второй смены, обязательно кто-нибудь подходил: «Не волнуйтесь, мы вас знаем и проводим до самого дома».

Отец говорил, что за все десять лет свердловской ссылки они ни разу не столкнулись с враждебностью. А ведь смену фамилии власти объясняли стремлением «уберечь вас от народного гнева». Простые люди, как это часто бывает, оказались намного умнее и порядочнее власть имущих, несмотря на то что в Свердловске в то время оказалось много пострадавших от советской власти. Многие, конечно, догадывались, что все совсем не так, как утверждает официальная пропаганда. Отец всегда тепло вспоминал людей, с которыми ему пришлось работать в Свердловске: Миронюка, Куприянова, Табачника, Назарова, Байкова, Трифонова, Замятина и многих-многих других. Иное дело – чиновники, впрочем, они во все времена считали себя особой кастой и не упускали случая продемонстрировать собственную значимость.

Основные работы в Свердловске были связаны с созданием аппаратуры управления и запуска баллистических ракет с подводных лодок. Первые старты осуществлялись ракетами на жидком топливе из надводного положения. Позднее флот получил твердотопливные ракеты, поражающие цели из-под воды на расстоянии до 10 тыс. км. Уже с середины 1960-х годов они поступили на вооружение.

Отец старался внимательно следить за всеми новинками в радиотехнике. Кроме обширной литературы по линии спецотдела, выписывал журналы на немецком языке. Чтобы не замыкаться исключительно на научно-технических проблемах, он также подписался на журналы «Иностранная литература», «Юность» и «Огонек» (газета «Правда» и журнал «Коммунист» шли как необходимая нагрузка). Чтобы не забывать английский, читал газеты «Москоу ньюс» и «Дейли уокер» – интересную, как он говорил, с точки зрения современного английского языка. Для мамы выписывал немецкие журналы мод и «светских новостей», чтобы и ей было что почитать в ее приезды в Свердловск, для Бубы – газеты на грузинском языке. Многие издания маме приходилось оформлять в Москве на папин адрес, так как подписаться на них в Свердловске было, мягко говоря, проблематично.

Увидев у кого-то из сослуживцев новые книги, отец писал в Москву: «Видел у одного парня очень полезные книжки. Это разговорники на русском, английском, испанском, немецком и французском языках, краткий словарь фестиваля, русско-английский, русско-французский и русско-итальянский разговорник. Адрес магазина – Кузнецкий мост, магазин “Иностранная книга”».

Старался и сам покупать все книжные новинки. Вот что он писал в Москву: «Достал ряд интересных книг: “Нюрнбергский процесс” в 2-х томах – немецкое издание. Эти книги интересны тем, что там приводится ряд документов, ранее нигде не опубликованных… Прочел 2-й том переписки Сталина с Рузвельтом… Первый том пока себе не достал (переписка с Черчиллем), но просмотрел у товарищей. Кроме того, в моей “читалке” прочел 2 романа Эптона Синклера “Джимми Хиггинс” и “Сто процентов”».

Все эти книги сохранились при переездах, и сейчас они у меня. К слову, богатейшая московская библиотека отца и библиотека Л.П. поступили в «доход» государства, а вернее всего, попали к какому-нибудь полуграмотному чиновнику.

Разлуку с семьей отец переживал очень тяжело. На семейном совете было решено, что дети должны расти и учиться в Москве, поэтому мама не могла часто приезжать в Свердловск. Решение, очевидно принятое для нашего блага, доставило папе и маме дополнительную боль, не способствовало укреплению семьи и в конце концов привело к разводу. Папа писал в Москву: «Хочется Вас увидеть… быть вместе, рядом с тобой… Да вот – нельзя все. Вот это мне обидно – да! Многое бы отдал за это удовольствие… У меня в жизни были вы и моя работа. От работы меня устранили, от тебя и детей удалили…»

Не выдержав долгой разлуки, 26 мая 1956 года, каким-то образом ускользнув от надзорных органов, папа вместе с Эллой вылетели в Москву. Событие это было столь знаменательно, что Буба сохранила авиабилеты – они и по сию пору находятся у меня. Почти полтора месяца папа пробыл с нами в Москве.

В то время вся семья Пешковых, кроме Екатерины Павловны, жила в доме на Малой Никитской, будущем музее-квартире А.М. Горького. Власти не решились выслать отца, видимо, чтобы не привлекать внимания, ведь формально