стены и пол. Выбор красок был невелик, так что после смешивания того, что удалось достать, отец выкрасил одну комнату в синий цвет, вторую в нечто вроде оранжевого с оттенком коричневого, а третью – в серовато-сиреневый, так он сам определил эти необычные цвета. Затем специальным валиком отец нанес на стены незамысловатый рисунок. Все это было ему внове, непривычно, да и трудиться приходилось по вечерам после работы. Но он не унывал, подшучивал над собой. Он писал в Москву: «Когда по вечерам немного усталый представляю одновременно плотника, маляра, слесаря, то приходится вспоминать Чаплина – безработного в картине “Новые времена”. Когда он приводит в “образцовый” порядок свое жилище. Становится смешно и немного обидно».

Вся квартира – всего около 50 м2. Комнаты с большими окнами и, несмотря на то что они выходили на север и солнце заглядывало в них после двух часов дня, довольно светлые. Правда, пришлось заменить все деревянные рамы, в плохо высушенной древесине образовались крупные щели.

Отопление – центральное, отец только добавил несколько секций радиаторов. А вот на кухне неожиданность – дровяная плита. Купленные дрова жильцы хранили в сарайчиках недалеко от дома, папа рубил их на более мелкие чурки и периодически пополнял кухонный запас.

Многое нужно было купить. Не было ванны, постельного белья, полотенец… Были два тюфяка, два одеяла, две подушки, две кровати, платяной шкаф, письменный стол, круглый стол и четыре стула, кухонный шкаф и диван. С этим начали жить. Отец провел радио в Бубину комнату, но достать репродуктор, прозванный в народе «брехунцом», оказалось делом сложным.

Моя первая встреча с отцом произошла в коридоре поезда Москва – Пекин. Мне было уже больше двух лет, когда мама впервые привезла меня в Свердловск. Возможно, это семейная легенда, но мне кажется, что я и сам хорошо помню, как папа в черном пальто и шапке-ушанке быстро шел, почти бежал по коридору вагона нам навстречу, как я сразу потянулся к нему с маминых рук и пролепетал: «Папа». Помню, как ткнулся в его пахнущую морозной свежестью щеку, его колючие, в инее усы, и охватившее меня чувство чего-то настолько родного и близкого осталось у меня в сердце на всю жизнь.

До школы меня отвозили в Свердловск на всю зиму, потом, когда стал постарше, – на зимние школьные каникулы. Так что с полным правом могу сказать, что Свердловск – это моя маленькая зимняя Родина, вернее, даже не сам Свердловск, а район Уралхиммаша, где на улице Грибоедова, 25, квартира 51, жили любимые папа и бабушка Буба. Я был счастлив в Свердловске. Маленький, я, конечно, не понимал, что случилось с моими близкими и как тяжело им переносить все, что так неожиданно свалилось на них.

Отцу пришлось начинать все с самого начала. Несмотря на то что он не был судим и решением Президиума ЦК с него были сняты все обвинения, он был лишен научных степеней и правительственных наград. Доктор физико-математических наук, лауреат Сталинской премии, инженер-полковник, главный конструктор знаменитого КБ-1, награжденный орденами Ленина и Красной Звезды, многими медалями, Серго Лаврентьевич Берия в одночасье стал никому не известным инженером С.А. Гегечкори.

И все же отец не сдался. Ради нас и памяти своего отца решил доказать, что все, чего он достиг до 1953 года, было не подарено ему благодаря «высокому покровительству», а заработано честным трудом, талантом и знаниями. С первых же дней пребывания в Свердловске отец с головой погружается в работу.

Из письма отца в Москву: «Еще не совсем оправился от “заведения” – неизбежного “этапа” всякого приличного человека, но все же скучного и излишнего для “познания” жизни. Нажму на работу. Ведь работа в настоящее время для меня не только обязанность (и удовольствие), но и труд, отвлекающий от мыслей тяжелых, и потому излишних… Здесь холодно. Ветер проникает во все щели нашей северо-западной квартиры. Мама мерзнет и болеет… Она все ищет работу и не может понять, что нельзя устроиться, не имея “элементарных” документов. Возмущается искренне и бестолково, страдает и несерьезно относится к своему здоровью…»

До 1957 года Бубу на работу не брали – из документов у нее был только новый паспорт. Ни трудовую книжку, ни диплом кандидата сельскохозяйственных наук не вернули. Буба вынуждена была писать в Москву:

12.2.57 г. Свердловск 10. ул. Грибоедова д. 25 кв. 51

Помощнику Генпрокурора СССР

Государственному Советнику 3 кл. Преображенскому Н.И.

Заявление

В декабре 1954 года меня освободили из тюремного заключения, т. к. следствием было установлено, что я к предъявленным мне обвинениям не имела ни малейшего отношения. При освобождении из тюрьмы мне выдали ветхую одежду, которая, видимо, была отложена мною когда-то из-за непригодности. В таком же роде была и вся другая мелочь, выданная мне. Сын получает 1800 рублей и при наличии троих детей не может обеспечить меня теплой одеждой, нормальным питанием и санаторным лечением, в котором я нуждаюсь.

Работать (даже на черновую работу) я не смогла устроиться, т. к. никаких документов, кроме паспорта, у меня не имеется. Генерал Китаев в присутствии следователя Цареградского обещал переслать принадлежащие мне лично вещи и одежду и также документы, приведя их в соответствие с новым паспортом. Я ждала и, потеряв всякую надежду, решила обратиться к Вам с просьбой вернуть мне документы и хотя бы часть одежды.

Наверное, таких писем-заявлений было написано не одно, но у меня сохранилось только это, а также ответ из Хозяйственного управления КГБ СССР:

В связи с Вашим заявлением в Комитет Госбезопасности от 20.04.57 г. Хозуправление КГБ при СМ СССР сообщает, что кроме вещей, выданных Вам при выезде в Свердловск, все остальные вещи, изъятые у Вас при аресте, сданы в Госфонд в доход Государству.

29.5.1957 г. № 26/ Г – 53

Нач[альник] Хоз[яйственного] упр[авления] Комитета Госбезопасности при СМ СССР

[полковник Тимофей Ильич] Попов

Вот так! Хотя следствием и было установлено, что Буба непричастна ни к одному из предъявленных обвинений, не была судима и осуждена, личные вещи ей не вернули, как впрочем, и папе. Да многие мамины вещи пропали, не говоря уже о деньгах, находившихся в доме (Сталинская премия отца). Государство их попросту ограбило. Да что говорить, если один из следователей при обыске рабочего кабинета Л.П. очистил его сейф, но его-то хоть судили за это.

После этих обращений властями были даны какие-то распоряжения, и Бубу приняли на работу на завод «Уралхиммаш» в лабораторию аналитических анализов сплавов (если я не ошибаюсь относительно названия). Там она и проработала все годы свердловской ссылки, но никаких документов, кроме паспорта, Бубе так и не вернули. В профсоюз рабочих машиностроения на заводе Бубу приняли