— Это только для мужчин, Ро-о-узи-и-и, — прошептал храм итут же добавил фразу, которую часто произносил Норман, когда не желал отвечатьна ее вопросы, однако при этом не злился на нее по-настоящему: — Это мужскоедело.

Проходя мимо, она заглянула за алтарь и быстро отвернулась.Он был пуст — ни кафедры для проповедника, ни икон или символов, ни книг сколдовскими заклинаниями, — однако она рассмотрела еще одно зловещее пятно,похожее на осьминога. Ржавый цвет позволял предположить, что это кровь, аразмеры свидетельствовали о том, что за прошедшие годы ее было пролито очень иочень много. Очень много.

— Здесь как в Роуч-мотеле, Ро-о-узи-и-и, — прошептал ейалтарь, и мертвая листва под ногами зашевелитесь, шурша, как сухой смех,вырывающийся из беззубого старческого рта. — Сюда можно поселиться, но никтоотсюда не съезжает.

Она упорно приближалась к двери, стараясь не замечатьголоса, напряженно глядя прямо перед собой. В глубине души Рози ожидала, чтодверь захлопнется прямо у нее перед носом, как только она вознамерится пройтичерез нее, но этого не случилось. И оттуда не выскочило бледное привидение сфизиономией Нормана. Она вышла на небольшое крыльцо с каменными ступеньками снаслаждением вдыхая запах освеженной ливнем травы, вышла на воздух, которыйснова потеплел, несмотря на дождь, все еще продолжающийся. Повсюду журчала икапала вода. Опять пророкотал гром (но теперь в отдалении, она не сомневалась).И младенец, о котором она позабыла на несколько минут, напомнил о себеотдаленным плачем.

Сад — вернее, нечто среднее между лужайкой и огородом —делился на две части: цветы слева, овощи справа; однако ее взгляд не обнаружилни одного живого растения. Все они погибли в результате таинственногокатаклизма, и после буйной сочной зелени, окружавшей вход в Храм Быка, мертвыйакр земли казался еще страшнее — как вздувшееся лицо висельника с открытымиглазами и высунутым синим языком. Покоящиеся на желтоватых волокнистых стебляхогромные шляпки подсолнухов с коричневой сердцевиной и свернувшимися увядшимилепестками возвышались над всем остальным, как умершие охранники в тюрьме, гдене осталось ни одного живого заключенного. Земли на клумбах почти не было виднопод слоем коричневых листьев, и это заставило ее на короткое кошмарноемгновение вспомнить то, что она увидела на кладбище, когда решила навеститьмогилу родителей через месяц после похорон. Тогда, положив на могилу букетсвежих цветов, Рози прошла в дальнюю часть небольшого кладбища, желая собратьсяс мыслями и успокоиться, и ее едва не стошнило от вида гор гниющих цветов,сваленных в небольшой ров между невысокой каменной оградой и лесом,начинающимся сразу за кладбищем. Ее душил запах разлагающихся цветочныхароматов… и она подумала о том, что происходит с ее отцом, матерью и братом подземлей. О том, как они меняются.

Рози поспешно отвела взгляд от цветов, но то, что предсталоперед ней в другой части сада, было ничуть не лучше; одну грядку будтополностью залило кровью. Она утерла слезящиеся глаза, посмотрела еще раз иоблегченно вздохнула. Не кровь, а помидоры. Двадцатифутовый ряд осыпавшихсягниющих помидор.

— Рози.

В этот раз ее звал не храм. Это голос Нормана, и прозвучалон прямо у нее за спиной, и еще она сообразила, что слышит запах его одеколона.«От всех моих парней пахнет „Инглиш лед ером“, или не пахнет ничем», —вспомнила она, чувствуя, как вверх по позвоночнику ползет ледяной страх. Он унее за спиной. Совсем рядом. Тянется к ней. «Нет, я не верю в это. Не верю,даже если и верю».

Мысль была откровенно глупой, может настолько глупой, чтозаслуживала быть занесенной в «Книгу рекордов Гиннесса», однако она почему-топомогла ей успокоиться. Двигаясь медленно — зная, что, ускорив шаг, онамгновенно лишится с таким трудом обретенного хладнокровия. — Рози спустилась потрем каменным ступенькам (еще более запущенным) и очутилась в месте, котороепро себя назвала Садом Быка. Дождь продолжал идти, но теперь с неба падали лишьредкие капли, ураганный ветер утих до печальных вздохов. Рози прошла по ряду,образованному двумя грядками коричневых мертвых стеблей кукурузы (ничто в мирене заставило бы ее шагать босиком по гниющим помидорам, чувствуя, как онилопаются под ногами), прислушиваясь к недовольному бормотанию ручья неподалеку.Звук уверенно нарастал, и сразу за грядками с кукурузой, футах в пятнадцативпереди, она увидела этот ручей. Шириной около десяти футов, он, судя попологим берегам, вряд ли был очень глубоким, но сейчас, после только чтопрошедшего ливня, вздулся от впадавших в него ручейков.

Вода в ручье оказалась черного, лишенного отблесков цвета.Рози медленно подошла к потоку, смутно чувствуя, что свободной рукой на ходубессознательным движением отжимает воду из собственных волос. Приблизившись кручью вплотную, она ощутила исходящий от него своеобразный минеральный запах,тяжелый от обилия металлов и вместе с тем необычайно привлекательный. Онанеожиданно почувствовала жажду, невыносимую жажду, ее горло пересохло, какполка над камином.

«Не вздумай пить из него, как бы сильно тебе ни хотелось —не вздумай, — даже не дотрагивайся до воды!»

Да, именно так она сказала ей; женщина в красномпредупредила Рози, что если та замочит хоть один палец в воде ручья, то забудетвсе, что знала, даже свое собственное имя. Но так ли это страшно? Еслизадуматься над существующим порядком вещей, так ли это страшно— забыть обовсем, тем более что одной из вещей в данном порядке является Норман; она моглабы забыть о Нормане, о том, что он, возможно, все еще разыскивает ее, что он,вероятно, убил человека, пытаясь напасть на ее след.

Она сглотнула и услышала сухой металлический скрежет во рту.И снова, действуя почти автоматически, практически не воспринимая и неосознавая своих поступков, Рози провела рукой вдоль своего бока, погладилавыпуклость груди, дотронулась до шеи, собирая не успевшую высохнуть влагу. Онализнула мокрую ладонь. Это не помогло справиться с жаждой; наоборот, толькоусилило ее. Густая, непроницаемая для света чернота шевелилась, обтекаянесколько брошенных в ручей камней, и Рози казалось, что странный минеральный запахпроник в ее голову, пропитал все тело. Она знала, каким окажется вкус воды —приторным, как старый сироп — и мысленно представила, как по горлу в животпоплывут неизвестные соли и бромиды, оставляя на языке привкус беспамятнойземли. И тогда она перестанет бояться воспоминаний о том, как миссис Пратт(седая и бледная, как снег, кроме губ, которые приобрели оттенок сока голубики)позвонила в дверь и сообщила, что ее семья, вся ее семья погибла в результатежуткой аварии на шоссе, она перестанет бояться воспоминаний о Нормане скарандашом или Нормане с теннисной ракеткой. В сознании не возникнет образмужчины, прислонившегося к косяку двери таверны «Маленький глоток», она невспомнит толстую женщину, обозвавшую обитательниц «Дочерей и сестер» лесбиянками,живущими на государственное пособие. Она больше не увидит во сне, как сидит,сжавшись в комок, в углу гостиной, чувствуя подкатывающую тошноту от боли впочках и напоминая себе, что если ее стошнит, она ни в коем случае не должнаиспачкать пол — в фартук, только в фартук! Забыть обо всем этом — что можетбыть лучше? Некоторые вещи заслуживают забытья, другие — то, например, что онсделал с ней с помощью теннисной ракетки, — нуждаются в забытьи… но беда в том,что большинству людей так и не подворачивается возможность достичь желаемогодаже во сне.