побежали разыгрывать руки перед выступлением. Друзья ожидали услышать несколько песенок и разбрестись по кроватям, но Кравченко подготовили для зрителей настоящий двухчасовой концерт из трёх отделений. Первая часть была посвящена танцам, и на сцене раскрылся талант гибкой и пластичной Ренаты. Очаровательная танцовщица самозабвенно отбивала подобие чечётки, выгибалась и подпрыгивала так высоко, словно летела по воздуху и время от времени опускалась на пол, только чтобы передохнуть и снова воспарить над землёй. Но настоящим открытием вечера стал Тёма, танцевавший бодро и технично, как и восемнадцать лет. Хассан и Чипировы удивлялись, когда он сумел подготовить тело для сложных танцевальных приёмов, как отплясал двадцать минут без остановки и между танцами отдыхал только три раза — шёл в бар, чтобы выпить воды и отдышаться.

Во второй части близнецы Кравченко ошеломили всех искусной игрой на рояле в четыре руки, исполнив «Пляску смерти» Сен-Санса, «Вальс цветов» и несколько произведений собственного сочинения. Порой им аккомпанировала Алиса на скрипке, а иногда в фортепианную музыку вплетались ловкие партии Джоанны, мисс-сопрано.

Третье отделение было вокальным. И тут Рената Кравченко поразила Дениса своим прекрасным певческим голосом. Для исполнения нескольких песен Кравченко пригласили хористов Чипировых, а последнюю песню попросили спеть Оленьку Субботу. Музыкальный вечер выдался чудеснейшим. Кравченко умели производить творчество, Чипировы — воспроизводить, а Хассан — воспринимать. Казалось, музыка могла играть вечно, и гости молили музыкантов, чтобы концерт не заканчивался. Но вот последнее произведение было сыграно. Тёма отпустил последнюю клавишу, и музыка утихла. Он вскочил и с запалом прокричал: «Господа, наш концерт окончен. А теперь бегите переодеваться в удобную одежду. Мы будем танцевать! Так сказать, свободная программа». И Ольга с Сашей, бывшие бальные танцоры, выбежали на сцену, чтобы зажечь публику страстным ча-ча-ча. Праздник только начинался.

***

Рано или поздно должен был настать момент, когда огромная дружная толпа выпивших друзей начнёт разбиваться на маленькие компании и уединяться для общения по двое-трое. Рената стала ходить по комнатам в поисках Дениса; в каждой из них велась своя беседа и писалась своя камерная история.

В баре на первом этаже танцевали самые неутомимые и бодрые: Оля, потерявшая сон после трёх чашек кофе, Ян, посчитавший хорошим тоном составить скучающей подруге компанию, и Джо, которой лениво было искать других собеседников. Антон проигрывал Тае в шахматы. Саша с Никой разглядывали полотна Геринкьеско в золочёных рамах. Тёма отбил себе ноги и опустился на прохладный кожаный диван напротив Дамира, греющегося у камина. Когда Рената подошла к ним, беседа Артемия с самим собой была в самом разгаре:

— Писатель — это наблюдатель. Только писатель способен оценить происходящее вокруг, показать людям их истинную, древнейшую суть. Ни режиссёр, ни художник не могут так. Благороднейшая из миссий, чистейшее из заданий, лучшее из предназначений — писать о современном мире, волноваться за него, описывать его живым, дышащим, погибающим. А кто ещё способен? С нами мир живёт и умирает одновременно. Только мы можем…

Рената покачала головой.

— Пап, опять ты за старое.

Артемий, услышав родной голос, ради которого жил последние восемь лет, повернулся к дочери и, поскольку был пьян, моментально прослезился и заплакал, а через секунду засмеялся.

— Ренаточка, иди к нам!

— Не, Тём, я твои чувственные монологи тысячу раз слышала, — усмехнулась Рената и обратилась к Дамиру. — Дамир Вильдановиш, вам не тяжело с ним? А то я могу под ручку увести в столовую, там Олька — то есть Ольга Андреевна — с моей тётей танцы. Хотите?

— Всё в порядке, Рената, благодарю тебя, — на удивление доброжелательно отозвался Хассан и изобразил подобие радостной улыбки. Девушка улыбнулась в ответ, кивнула и закрыла дверь.

Второй этаж пока пустовал: здесь располагались в большинстве своём гостевые спальни. Рената представила, как под утро сюда поплывут сонные гости и начнут один за другим падать на холодные перины, прятать головы под одеялами и храпеть. Всё белое, чистое и красивое. Она вмиг раззевалась и стала протирать красные глаза. За кофе она отправилась в Арабскую комнату. Компания здесь собралась весьма своеобразная: Кася Чипирова, Элайджа Хассан и Алиса Кравченко. Кассандра-младшая сидела на длинном диване, поджав под себя одну ногу. Руки её были сложены на груди, усталые веки дрожали. Ночь выдалась долгой, насыщенной и особенно эмоциональной, и девочка, видно было, давно хотела лечь спать. Но волнующий диалог не давал ей покоя, она из последних сил раскрывала сонные глаза и молила своё сознание концентрироваться исключительно на искусных пленительных речах Элайджи Хассан. «Сон подождёт, куда важнее выслушать этого замечательного человека», — так она рассуждала.

Напротив светлой девочки сидел Элайджа, чем-то встревоженный и раздражённый. Теперь он демонстративно молчал и оценивал блеск ногтей, хотя мгновение назад с поразительным энтузиазмом и даже горячностью рассказывал девушкам о чём-то, его волнующем. Рената не запомнила, о чём именно. «Сейчас спрошу», — решила она.

В углу Арабской комнаты, на мягком пуфе, читала притихшая Алиса. Участие в обсуждении она принимала весьма косвенное, лишь изредка кивая на вопросы Кассандры: «Правда, Алиса? Согласись, Алиса! Ты тоже так считаешь, Алиса?» Девушке при этом необязательно было отрываться от чтения и поднимать глаза на вопрошающую.

— Чем занимаетесь? — спросила Рената. Обратилась она на всякий случай к сестре, потому что знала, что Алиса ответит с наибольшей вероятностью.

Оказалось, «странная троица» беседовала о любви. Как выразился Элайджа, он надеялся, что через минуту разговор зайдёт в тупик, и старался всеми силами способствовать его завершению. Однако говорить о любви с абстрактным собеседником и с Кассандрой Чипировой — совсем не одно и то же. Хассан удивило и заинтересовало, что девочка не захотела с ним дискутировать, но при этом не стремилась сменить тему; она хотела слушать дальше. На все обидные тирады, колкие слова и исполненные скептицизма монологи она понимающе кивала, восторженно моргала и подпрыгивала на софе, в порыве радости обнимая диванную подушку.

— Я могу понять, почему ты не осмеливаешься переубедить меня, — вслух принялся рассуждать Элайджа. — Потому что я прав и позиция моя неоспорима. Но вот почему мои слова тебя не задевают — это уже совсем другой вопрос, и он меня беспокоит гораздо больше. Чему ты радуешься?

Кассандра подарила собеседнику долгую светлую улыбку, потом томный взгляд и затем ещё одну улыбку, которая была счастливее всех предыдущих.

— Когда-нибудь — я верю в это всей душой — когда-нибудь ты поймёшь, что я чувствую и как я воспринимаю мир. Но пока отвечу просто: я радуюсь знакомству с тобой. Я счастлива, что мы можем сидеть здесь и говорить. Я с людьми никогда не спорю, таким людям,