разговор на другие «важные» темы, вызывала улыбку. От которой Дениел кривился, и это заставляло меня улыбаться ещё шире.

— Ты говорил. Всё дело в доме.

— Не только, Ниара.

Дениел поднялся, чтобы пересесть ближе. Я была заинтригована, но не верила до конца. Читала и слышала об историях, когда мужчины обманывали невест, чтобы безбоязненно творить непотребства. А что, если мы обе с Оливией слушаем одну и ту же историю?

Во рту пересохло, я потянулась за стаканом воды, проклиная себя за мягкотелость. Воспитанная на книгах мамы, я знала только, что в таких случаях даме надлежит встать с самым надменным видом и уйти, но полагалась на своё чутьё, а оно говорило: «Слушай и замолчи, пока не выслушаешь!»

— Твоя сила стала мощнее, ты предугадала то, о чём я имел лишь смутное представление. Я вырвал Оливию из лап её дяди не просто так и прячу здесь тоже не из желания иметь вас обеих!

Он говорил отрывисто и сухо, совершенно неприличные вещи, держа меня за руку и совсем не замечал, как вспыхнули мои щёки. Я краснею слишком часто, будто девочка-подросток при первом общении с мужчиной. Со мной никогда ещё не говорили вот так запросто, никто раньше не считал меня способной слушать серьёзные вещи. Даже отец, хотя он-то выделял меня из сестёр и не раз говорил, что у меня почти мужской ум.

Я снова ухватилась за нить разговора, не желая, чтобы Дениел замолкал. Когда он говорил, так и тянуло открыть рот и возразить, ввернуть каверзный вопрос, слишком складно и завораживающе у него выходило. Как у мага-сказителя, утешавшего слушателя настолько, что проблемы больше не казались таковыми. Так, мелкими неприятностями, не более.

А между тем Дениел продолжал рассказывать странную историю о том, как можно вернуть себе здоровье, даже если ты обычный обречённый человек. И об ужасном способе достичь желаемого, ради которого можно пойти на всё. Впрочем, для того, кто пошёл на этот шаг, давно нет ничего святого.

— Это правда?

Какое-то время я размышляла: да, вполне вероятно, что они оба не лгут. Но хотелось убедиться.

Дениелу я верила, даже когда не желала того.

— Тогда я еду с вами.

— Это неразумно, я не пущу тебя. Это ещё и опасно.

— Пусть так, я сама могу отвечать за себя.

Ой, совсем забыла. Теперь не могу!

— Вот видишь, — удивительная манера — угадывать мои мысли. Впрочем, работало в обе стороны.

— Я знаю, что надо беречься, что для тебя важен этот ребёнок, — начала было я, но меня снова прервали.

— А для тебя нет?

Когда речь заходила о потомстве, мой Дракон становился несносным. Придирчивым и сварливым стариканом двести лет от роду. Кажется, ему именно столько?

— Я не знаю. Дениел. Я стала какой-то совсем другой, меня это пугает. Но я, конечно, рада ребёнку.

Тот, кто ещё мгновение назад, отпустил мою руку и встал с видом оскорблённого достоинства, теперь снова был готов обнимать и говорить страстные нежности. А я становилась податливой и готовой сделать всё, что он скажет.

Надеюсь, после того, как рожу, снова смогу противостоять его воле.

— Это нормально. Будет ещё сложнее, ты только в начале перемен.

— Умеешь утешить, — улыбнулась я и крепче прижалась к его груди, слыша стук наших сердец. Драконье стучало несколько иначе, но теперь даже это не пугало меня по-настоящему.

— Ты никуда не пойдёшь, останешься здесь, под защитой дома. Здесь ты в безопасности, я могу быть за тебя спокоен.

— Это будет опасно? Ваше путешествие?

Как он не понимает, что я не смогу сидеть и ждать его у окна!

— Не слишком. Я не так слаб, как ты считаешь. Если ты будешь рядом, то стану слабее, потому как придётся присматривать за тобой. И за Оливией ещё. Чем скорее это закончится, тем лучше.

Ох, точно несносный!

— Я обернусь за пару дней. Обещаю!

Я кивнула. Конечно, мой крылатый господин!

Ободрённый моей податливостью, он принялся целовать меня. Сначала нежно, как будто боялся, что причинит боль, а потом уже ему стало всё равно. Он хотел причинить мне боль, распаляя, чтобы потом отстраниться, изображая сожаление и обеспокоенность моим положением, а на самом деле в его глазах я читала: «Приду сегодня, и ты будешь умолять не покидать тебя до рассвета».

Верно, буду. Я дрожала от одного предвкушения, что он снова проведёт рукой по моему обнажённому плечу, спускаясь ниже по гладкой коже, оставляя на спине огненный след, исчезающий с закатом Луны.

— Когда уезжаете?

— Завтра.

— Послезавтра, Дениел. Прошу, побудь со мной.

Я снова потянулась к его губам. Если всему виной дитя во чреве, то я буду скучать по этому безраздельному разгулу плоти. Когда-нибудь.

— Ты ненасытна, Ниара! И мне это очень нравится, ты не представляешь насколько. А сейчас иди, до ночи ещё долго, а мы здесь не одни.

— Хорошо, Дениел.

— Отличные слова! Повторяй их чаще!

Я улыбнулась и изобразила шутливое недовольство. Выскользнула из библиотеки, нашла Берту и велела ей готовить купальню. В горячей воде думалось хорошо, а мне было о чём поразмышлять. Например, о том, как помочь Дракону.

Глупо, но в той книге о ведьмах, которую он мне оставил после ночи в кошмаре, написано об одном способе.

Надо будет обдумать все детали. Если не получится, ничего не теряю, а если выйдет, то силы укреплю и Дракону помогу. Почему-то я была уверена, что моя помощь придётся очень кстати. «Предчувствие ведьмы её не обманывает», — так написано в той книге.

Вот и проверим.

2

Оливия и Ниара почти не разговаривали, и это спасло всех нас от молний и грома. Каждая смотрела на другую с ноткой презрения, и я понимал их обеих. Равно как и то, что им нельзя долго оставаться под одной крышей, но пока в этом была нужда.

— А если я решу не уезжать вовсе?

Язвительность Оливии изливалась на меня широким потоком, иногда я приходил в ярость, хотелось встряхнуть глупую и объяснить, что если бы не я…

Да она всё понимала и без моих слов. Ей некуда возвращаться, Оливия только начала поправляться после тех процедур, которым подвергал её дядя не без моего, тут каюсь, участия. Отчасти поэтому я и помогал ей, другой причиной являлось то, что я дал ей слово. Драконье слово — закон древнее всех человеческих: пока слово держится, Сила прибавляется.

— Мы выезжаем послезавтра на рассвете, будь готова, — произнёс я однажды, и на лице Оливии промелькнуло разочарование. Людям свойственно бояться перемен. Мне непонятны их тревоги, но я научился делать