Да, что за херь! Опять?

– Послушай, ты все неправильно понял, Марк. Дай мне объяснить, – говорю я, поднимая вверх руки, показывая, что я безоружен и готов к переговорам. Доминник мрачно ухмыляется.

– Ничего нового ты мне не расскажешь, Дино. Сучка играла в свою игру. Ты должен был быть следующим после Джейса. Ты правда думаешь, что она бы сама справилась? Это просто баба, которая на тебе помешалась. Тупая дура, они ни на что не годны – бесполезные, вероломные шлюхи. Не пытайся выглядеть таким удивленным. Я бы мог поделиться с тобой, Дино, но не хочу. Так уж вышло, что я в курсе твоих настроений в отношении нашей компании. И я их не поддерживаю. Представь себе! Бывает же? Кто-то не согласен с Дино Орсини. Мой брат был психопатом, но ты хоть и хуже в сто раз, но здравого смысла никогда не был лишен. Ты веришь, что сможешь убить всех? Вот всех-всех? Остановить Изиду?

– Нет. Я не собирался останавливать Изиду, Марк. У тебя неверная информация, – спокойно возражаю я. Наверное, дождливая погода все же в тему. Марк не сумасшедший и заговорить ему зубы не удастся.

– Да мне похер, что ты сейчас скажешь. Я не слушать сюда пришел, – насмешливо бросает Марк. Подходит вплотную и дуло упирается мне прямо в грудь. При таком ракурсе у меня нет шансов. Затаиваю дыхание, не отводя взгляд, и не испытывая ничего, кроме неприятного ощущения мокрой одежды на теле. – Я слышал, что ты любишь давать людям выбор, – еще одна кривая улыбка искажает правильные черты Марка Доминника. – Так вот, я решил, что ты его не достоин. Прости, Орсини, но я выбрал за тебя. Чтобы наверняка, одним выстрелом. Страшно тебе?

– А тебе, Марк? – хрипло спрашиваю я, холодно глядя в насмехающиеся глаза.

Когда раздается выстрел, я по инерции закрываю глаза, и не сразу понимаю, что стреляют не в меня, и почему я до сих пор стою и могу дышать и думать. Конечно, я знаю, что выстрел даже в сердце не убьет мгновенно, и мозг несколько секунд еще будет работать, но я априори мертвым себя не чувствую. Открыв глаза, я вижу, как Марк держится за плечо рукой с зажатым пистолетом. Стреляли со стороны ограждения. Кто-то из охраны понял, что происходит. Я бросаюсь вперед, чтобы воспользоваться заминкой и вырвать пистолет у Доминника, но сукин сын оказывается быстрее.

На этот раз выстрелы звучат синхронно.

И один из них достается мне. Я понимаю это не по вспышке боли. А по тому, как подкашиваются ноги, и я падаю, не в силах контролировать собственное тело. Я смотрю сквозь струи воды вперед, замечая совсем рядом рухнувшее тело Марка с отверстием во лбу.

И, все-таки, он успел, гаденыш.

Не оставил мне выбора.

Нельзя недооценивать людей. Это мой второй урок. А жизнь редко дает прожить дольше первого. Я везунчик, но всему в этом мире есть предел.

Это так… так, как я хотел вчера. К черту выбор.

Я лежу на спине и надо мной серое небо, дождь омывает мое лицо, пока легкие сражаются за каждый новый глоток кислорода. Я улыбаюсь неизвестному Богу с долей иронии. Плачь обо мне.

И ни одного Призрака в бесконечной вышине. Ни один не пришел, чтобы посмотреть мне в глаза. Жалкие трусы.

Чернеющий лабиринт сжимается, но там, в самом конце, я вижу вспышку и что-то еще, сердце замирает, взрываясь болью… что-то еще… кто-то… Их двое. Мужчина и женщина. Слезы смешиваются с дождем. Чернеющее небо все ближе.

Это так… так, как я хотел с тех пор, как…

Мысли рассыпаются, растворяясь в теплом потоке, и моя душа засыпает.

Плачь обо мне, небо. Плачь…

Андреа

Все произошло так быстро, внезапно… Я только что лежала, глядя, как потолку гуляют тени и слушала, как в окно стучит дождь, в очередной раз чувствуя себя растерзанной на части, разбитой на обломки, разрушенной до основания, опустошенной до дна. Я даже думать не могла. В ушах все еще звучал его голос.

«Мне всегда казалось забавным, когда люди говорят: вот этот человек сильный, он не сломался, он выдержал… Что включает в себя понятие силы? Я не был сильным. Ни одного дня в своей жизни. Меня этому не учили. Я просто забыл, что такое страх. Страх стал моей жизнью, и я поглотил его, заменив на ярость.

Я знаю, что такое боль, отчаянье, я знаю, какова на вкус кровь твоего врага, когда ты пытаешься рвать его зубами и получаешь за сопротивление град ударов. Я помню запах паленой плоти, и гнилостное дыхание озверевших клиентов в борделе, в котором меня содержали целый год на тяжелейших наркотиках. И в моменты, когда урывками, мгновеньями, разум возвращался, я осознавал, что происходит, я не пытался быть сильным, не стремился выдержать и не сломаться. Я просто перестал бояться смерти, физической боли, насилия. Во мне не осталось страха в какой-то момент, но, наверное, взамен мне пришлось отдать часть своей души и совести. Не сила дает нам уверенность в своей неуязвимости, не обилие связей и миллионов на счете, а отсутствие слабостей и ясное понимание конечной цели.»

Я понимала, понимала все, что он хотел мне сказать, и я знаю – он не остановится. И никогда не вернется, потому что не хочет, чтобы я была частью войны, которую он ведет… с самим собой.

Мне не хотелось плакать, я не жалела его, нет. Он убил стольких людей. Мужчин и женщин, не испытывая ни грамма сожаления. И даже если они были сволочами, никто не давал ему такого права. Но это не значит, что я не понимаю мотивы, которые им двигают. Его единственный способ выживать – это его война.

Мой единственный способ выжить – забыть о том, что я когда-то знала его.

Но беда и трагедия в том, что его война никогда не будет выиграна, а я… я никогда не забуду.

Все произошло так быстро…

И мне даже почудилось, что Бог услышал мои молитвы и я умерла. На доли секунды я поверила, что пропустила собственную смерть, когда над моей кроватью возникло лицо Мари.

Если бы оно было таким, как я его запомнила, я бы и дальше верила в загробную жизнь. Но Мария изменилась. Выглядела старше и казалась такой… живой. Потеряв дар речи, я просто смотрела на нее, не в силах выдавить хоть слово, даже поднять руку, чтобы прикоснуться и проверить насколько она реальна.

– Дреа, прости меня, – прошептала Мари. Ее голос. Она.

Резко сажусь, хлопая глазами, сердце рвется из груди, все еще не веря, что сестра не мираж. Она сжимает мою ладонь, подносит к губам и целует.

– Ты позволишь мне объяснить? – спрашивает Мари, я замираю, понимая, что не готова к еще одной исповеди. Я слишком потрясена и морально раздавлена, чтобы понять хоть слово из того, что она расскажет.

– Не могу поверить, – срывается с моих губ. Я отрицательно качаю головой и вижу, как в глазах сестры собираются слезы.

Я помню, как плакала на ее похоронах.

И мама покончила с собой в годовщину ее смерти. Мы все сломались, я винила себя каждую минуту своей жизни после, что не сделала достаточно, чтобы спасти ее.