А она жива. И была жива все это время. Чувствую, как каменеет мое лицо, как горит сердце. Резко выдергиваю руку, гнев придает мне сил.

– Не представляю, как ты сможешь объяснить, Мари, – ледяным голосом, говорю я.

– Он не оставил мне выбора. Я не могла вернуться. Послушай…

– Нет. Нет. – Отчаянно мотаю головой, отодвигаясь подальше от Марии. – Есть миллионы способов дать знать своим близким, что ты жива. Я не поверю. Никогда не поверю…

– Эта клиника – моя тюрьма, Андреа. Он…

– Господи, он тоже жив? Джейсон Доминник тоже жив? – я срываюсь на крик, чувствуя, как меня начинает мелко трясти, и кислород снова плохо поступает в легкие. Я попытке вдохнуть воздух, хватаюсь за грудь. Перепуганное бледное лицо Марии расплывается перед глазами. В палату вбегает доктор, тот самый, который был рядом, когда я очнулась. Он не представился, но Дино назвал его Билл.

И снова на мне маска, и я дышу и живу. Глубоко вдыхаю, но на этот раз приступ длится дольше. Два подряд – такого раньше не было.

Когда меня отпускает, я рассеянно благодарю Билла. Ему поступает сигнал на мобильный, и он меняется в лице.

– Что за чертовщина сегодня творится?

– Что случилось? – спрашивает Мари.

– Стрельба у ворот. Орсини и Марк Доминник. Один уже в реанимации, второму ничего не поможет.

– Кто? – я вскочила с кровати, но тут же рухнула вниз, как подкошенная. Мари не успела меня поймать.

– Мэри, позаботься о ней. Я пришлю медсестру сейчас. Мне нужно бежать, – обращается к моей сестре доктор, словно я недееспособна. Бессердечная скотина.

– Кто, Билл, скажи мне! – хрипло спрашиваю я. Он оборачивается, и я вижу в его глазах сочувствие. Позвольте вашей сестре помочь вам.

– Дино, мисс Памер. Но вы ничем ему сейчас не поможете.

И он быстро уходит, оглушительно хлопнув дверью. Следом за ним вбегает сестра. Вместе с Мари они укладывают меня, бьющуюся в истерике, пытающуюся вырваться и слезть с кровати. И снова уколы, капельницы. Мое сознание уплывает в туман. Но я возвращаюсь, не находя себе покоя даже там, куда так стремилась совсем недавно. Блаженное беспамятство теперь, как тюрьма, из которой я рвалась, билась об ватные стены, как раненая птица и мне удалось победить медикаментозный сон. Выныривая на поверхность, я схватилась за руку сестры, как за спасательный круг. Мне даже говорить ничего не пришлось. Она все поняла по моим глазам.

– Только что закончилась операция. Прогноз не очень, Дреа.

– Отведи меня, – произношу я, немного растягивая буквы, стены палаты все еще кружатся вокруг меня.

– Нельзя. Он в реанимации.

– Отведи меня! – рычу я. – Ты мне должна. Отведи.

Мари застыла, какое-то время в потрясении и растерянности разглядывая мое лицо. Она вызвала Билла снова, и после недолгой перепалки, они все-таки уступили моему требованию.

Меня отвезли на каталке, несколько этажей на лифте. Бесконечный коридор, который все длился и длился.

В палату реанимации я вошла на своих ногах. Я попросила всех выйти. Не могла при них… Даже просто смотреть. Это между нами.

Дино Орсини не выглядел умирающим, если бы не капельницы, пищащая аппаратура вокруг и трубки, торчавшие из вен, я бы подумала, что меня разыграли. Или я до сих пор под действием лекарств. Он был закрыт простыней до груди, и я видела только смуглые руки, в которые вонзались иглы. Я подошла и нерешительно встала над ним, наблюдая как нервно опадает его грудь. Дыхание тоже было странным, свистящим. Но лицо казалось совершенно расслабленным, словно он только что заснул.

Никому не пожелаю, даже злейшему врагу, того, что испытала я в тот момент. Внутри меня происходила настоящая битва сердца с разумом.

Я любила его.

Даже зная о всех преступлениях, любила. И еще сильнее, потому что он нуждался в моей любви больше, чем кто-либо. И сейчас я забываю о шлейфе смертей, который тянется за этим мужчиной. Я знаю его другим.

«– Тогда зачем ты связываешься с такими женщинами?

– Потому что такие, как ты, не хотят иметь со мной ничего общего. И в моем окружении нет другой Андреа Памер. А еще я люблю тебя. Теперь достаточно?

– На самом деле ты не ответил ни на один вопрос, Дино.

– Я сказал главное.»

Он сказал главное….

– Не любишь ты болтать, Дино. Но я, все-таки, заставила тебя говорить несколько часов подряд, – шепотом бормочу я, глядя на его длинные черные ресницы.

Мои пальцы замерли в миллиметре от его головы, и коснулись жестких темных волос. И, осмелев, я запустила их глубже.

– Я не знаю, что сказать, – продолжаю свой монолог под аккомпанемент пищащих приборов. – Что говорят в таких случаях? Все слова бессмысленны, как выяснилось. И ты был прав. Нужно говорить главное. Я тоже люблю тебя, Дино. И я не хочу, чтобы ты умирал. Не так, не у меня на глазах. Не сегодня. Пожалуйста.

Я почти ничего не вижу, погруженная в себя. В свою боль, в свое сопротивление доводам разума, который кричал, что я безумная, дура, и мазохистка. Он открывает глаза внезапно, распахивает широко, глядя на меня совершенно ясным осознанным взглядом, словно все это время просто лежал с закрытыми глазами.

– Я видел их… – едва слышно срывается с его губ, он сглатывает, и я слышу этот ужасный звук у него в груди. И дыхание становится еще более жестким. Я протягиваю ему маску, которая лежит рядом, но он качает головой, отказываясь.

– Я видел, Дреа, – повторяет он.

– Кого? Своих призраков? – мои пальцы накрывают его руку.

– Нет… Родителей, – прошептал он хрипло. В темных глазах святилась нежность. Я заплакала, потому что никогда не видела его таким… Безмятежным, спокойным.

– Не плачь, Андреа. Только не ты. Никогда не хотел, чтобы ты плакала. Тебе так идет твоя улыбка, – уголки пересохших губ дернулись. И на мгновение появилась его неуверенная улыбка и тут же погасла, забрав у него последние силы. Рука под моими пальцами напряглась и расслабилась. Экран запищал, показывая длинную прямую линию… Я в ужасе смотрела на монитор, понимая, что это значит.

Дино ушел… Он просил не плакать. Но я рыдала, сидя на полу в больничном коридоре. Меня вытолкали, когда начались реанимационные действия. Я рыдала отчаянно и в голос, точно зная – они не заведут сердце, которое слишком устало жить.

Только потом, после похорон я узнала…

Дино Нонберто Орсини было 24 года. Он был старше меня всего на пять лет, но и десяти моих жизней не хватило бы, чтобы понять его до конца. Он рассказал мне свою историю, а Мари позже заполнила пробелы, которых я не знала, про нее, про Джейсона, про фиктивную смерть и Изабеллу Прайс, которую похоронили в могиле Мари, а мы больше года оплакивали ее – чужую женщину, носили цветы. У меня была полная картина событий, но я все равно чувствовала, что так и не приблизилась к разгадке Дино Орсини. Когда-нибудь, возможно, я сумею забыть, мое сердце успокоится, и, оглядываясь назад, я взгляну на случившиеся другими, трезвыми глазами. Но сейчас я точно знаю одно – что бы не случилось со мной, какой бы дерьмовой мне не казалось жизнь – его была хуже, но он жил. А как… Не мне судить.