имею теперь заработок и могу обойтись минимальным количеством посылок, да, пожалуй, и вовсе могу от них отказаться. Прошу только прислать лекарства (тиамин в ампулах и пантокрин), а из вещей – портяночный материал, шарф, тюбетейку (по возможности черную и без узоров) и трубку.

Самое большое мое желание сейчас, это чтобы вы организовали свой отпуск, как можете лучше. Напишите, что вы предпринимаете для этого. Хотелось бы получить от вас сведения о вашем здоровье, изложенные медицинским языком. Мне представляется Коинька очень похудевшей. Не можете ли вы прислать мне свои фотографии?

Я не в плохом состоянии. Креплюсь. Самочувствие не эйфорическое, но я полон веры в жизнь. Грустно, что так редки ваши письма. Коинькино имел совсем давно. Очень по настроению пришлось мне неизвестное и только недавно опубликованное в журнале стихотворение Лермонтова, которое я для вас переписал:

«Чувств лишаешься от наслаждения и никогда – от горя». Флобер.

Не изменился я. Все та же вера

Живет во мне, по-старому нова…

Передо мной открытый том Флобера,

Я в нем ищу желанные слова.

Разбегом строк торопятся сомнений,

Тревог моих немая череда,

И вот читаю: «чувств от наслаждений

Лишаешься. От горя – никогда».

Но если так, зачем же не как прежде

Со мной ты откровенна и чутка.

Зачем листков приветных реже, реже

Касается любимая рука.

Или, устав от жизненного спора,

Забылась ты, в минувшее уйдя,

И так избыло исподволь себя

Забвением охваченное горе.

Есть какой-то общий закон человеческой психики, по которому жизнестойкость человека повышается соразмерно трудности проходимого им пути. И так же точно ослабевает человек по мере того, как его дорога становится глаже. Мне кажется, что это последнее состояние переживаете вы – так я чувствую по темпу и характеру ваших писем. Необходимо, родные, еще одно волевое усилие. Сделайте его.

Мне совестно пользоваться добротой Вовы, но мне кажется, что его помощь Сонечке может быть действенной. Что касается собственных ее возможностей, то знаю, что они скромны, но ни одной она не оставит втуне.

Я давно уже не читаю, с зимы прошлого года. Сперва это было обусловлено заполнившей всю мою душу тревогой за Коиньку. Потом явились другие заполнители, скорбные и радостные, обнадеживающие и разочаровывающие, не говоря уже о широких кругах мышления, требующих больших душевных сил. Несколько дней назад праздновал Коинькино рождение. Это был мой выходной день, я ждал его, побывал в бане, побрился, надел новую синюю рубаху и полакомился специально к этому дню сохраненным шоколадом. Я следил, переведя часы на московский лад, за временем Коинькиного пробуждения и весь день провел в духовной беседе с ней и представляя себе ее теперешний образ. Вечером я вообразил, как, присев к ней на постель, я благословляю ее сон. Я желал ей в новом году бодрости и ясности духа и осуществления самой большой мечты нашей жизни – поцелуя свидания.

Саня.

№ 425. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

[24.6.53279]

Родной мой, очень трудно собрать свои мысли. За целый год я почти ничего не читала, т. е. трудные дни жизни слишком перекрывали все, что можно почерпнуть в книгах. Все, что случилось со мной, случилось и с целым рядом других товарищей, но от этого не было легче. Было много работ – материальных, но прежде всего рухнуло, вдруг, без оснований, дело жизни, и твои знания, твой опыт были не нужны. Вынужденный перерыв был так мучителен, что я чувствовала каждый час своей жизни, хотя ни на одну минуту не опускала рук. Благодаря очень большой своей воле, настойчивости я преодолела все трудности и вот снова за своим делом.

Еще в начале июня было написано заявление на имя министра Владимиром Дмитриевичем на пересмотр твоего дела с кратким изложением его. Володя также написал ему письмо, в котором он подробно характеризовал тебя как ученого и изложил твои политические взгляды. Но министр, которому все писалось, оказался врагом нашего народа280. Где все написанное на его имя – теперь неясно. По существу, нужно писать заново. Володя думает это снова сделать. Я его через месяц увижу. Если у тебя будет возможность, напиши ему – это очень важно. Ведь ты у него работал – он твой начальник. Он относится к тебе идеально. Ни для кого не секрет, что в министерстве, которым управлял враг народа, было много несправедливого. Напиши так, чтобы он мог приложить твое письмо – т. е. изложи то, что ты говорил при прощании – что тебе не предъявили никаких новых обвинений, и за то, что в 1936 г. ты получил 5 лет и отбыл наказание, ты получил в 1948 г. 10 лет лишения свободы – это голые факты, изложенные тобой, очень существенны, если они будут одновременно сопровождаться его характеристикой.

Бор. Дмитр. уже не работает и больше не директор. У него был инфаркт, и он совершенно отстранился от дела.

Сектор в институте расформирован, но Вл. Дм. там работает. Яша после 2 лет безработицы принят в музей истории религии, а ему Вл. Дм. поручил продолжение твоих исследований. Яша говорил, что он целиком отталкивается от них, но не знает, как на них ссылаться.

Тебе огромный привет от Агнессы Ивановны.

Я очень радуюсь, что уже отправила тебе девять продуктовых посылок с шпиком, колбасой, консервами, сахаром, шоколадом и табаком. Послала две пачки Золотого Руна. В общем, несмотря на все трудности материальные, я справилась и с этой задачей, и ты будешь обеспечен эту зиму относительно. В этих хлопотах прошли летние месяцы.

Родной мой, когда думаю о тебе, о твоей жизни, то все слова бесцветны, у меня все сжимается и нет слов.

Я знаю, что тебе очень много дано душевно, интеллектуально, что есть у тебя звездочка, и это единственное твое и мое спасение. Конечно, я живу надеждой и верю, и жду. Чувствую каждый час нашей разлуки, какое это испытание. Приходится промерять жизнь какой-то особой меркой, может быть поэтому так трудно иногда находиться среди людей, которые живут без душевных катастроф. Но эта напряженность вовсе не обессиливает и душевно я по-прежнему молода и еще способна на многое.

Ты должен знать, что я всегда с тобой. Каждый день незримо я прохожу с тобой твою жизнь – ибо твоя судьба, она и моя. Обнимаю тебя, мой близкий,