для вас переписал.

Как-то, уже давно, перечитывая Толстого (Войну и мир), я записал несколько строк из разговора Пьера со своей будущей женой:

«Мы все думаем, что как нас выкинет из привычной дорожки, все пропало: а тут только начинается новое хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он обращаясь к Наташе».

Саня.

№ 417. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

19.XI.52 г.

Твое прозванье – жизнь моя и цель

Последнего предсмертного порыва.

Низами

В незакатной ночи,

В пустыне,

Где теней скрещены острия,

Не оставь меня, светлое имя,

Чудотворная сила твоя!

Не сули тишины, ни вешних,

Потопляющих сердце снов,

Ни грядущего снов утешных,

Ни надежд.

Ниспошли стихов!

Тронь!..

И строй моих чувств колыша

Гармонической чередой,

В смуте звуков яснее, ближе

Означается голос твой.

Постигаю сквозь дали лик твой.

Полнится бытие!

Не стихи шепчу…

Молитву…

Да святится имя твое!276

Это о тебе и тебе, Коинька.

№ 418. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

15/XII/52 г.

Родной, опять дни какого-то застоя и ужасная мертвенность души. Знаю, что давно надо было написать тебе письмо, чтобы ты получил к Новому году долгожданные листки. Но все ждала проблеска и все его нет. Так и пишу. Если бы скорее шло время, это одно неотступное желание. Но время, одновременно, не проходит бесследно, оно вымывает жизненные силы.

Твоя любовь приносила столько радости и счастья, что все кругом пело и цвело. Избавленная былой радостью, я страшно томлюсь

Дорогой мой, хоть бы ты сохранил здоровье и сберег бы живую душу. Может быть, нам еще улыбнется счастье? Будем в это верить и ждать и надеяться.

Как и во все предыдущие года, где бы я не была, в тот миг, когда стрелки часов близятся к двенадцати, я буду только с тобой.

Что принесет нам Новый год? Перед неизвестностью будущего года всегда раздается, как в детстве, какая-то надежда на что-то светлое и даже что-нибудь просто чудесное. Будем верить.

Все мои мысли и чувства неизменно и всегда с тобой.

Скажу словами Тютчева:

Все, что сберечь мне удалось

Надежды, веры и любви

В одну молитву все слилось:

Переживи, переживи!

Обнимаю тебя, горячо целую. С Новым годом!

Н.

1953

№ 419. Н. В. Ельцина – В. Д. Бонч-Бруевичу

1953 г.

Дорогой Владимир Дмитриевич!

Пять месяцев напряженной борьбы за право работы над проблемой, которой посвящена большая часть всей моей жизни, привели, наконец, к положительному разрешению вопроса и при этом в одном из самых удачных вариантов: я – личный сотрудник академика В. А. Энгельгардта и продолжаю линию своих прежних исследований.

Трудно даже рассказать, сколько часов я провела около самых различных дверей в ожидании того или иного разговора, сколько раз казалось, что стена каменная и ее не пробить. Но в глубине души я всегда верила не только в побеждающий голос разума, но и в некоторые истины, которые для всего передового человечества двадцатого века очевидны и нерушимы.

Однако для целого ряда ладей многое требовало доказательств и подтверждений. Со свойственной Вам большой принципиальностью, несмотря на тяжелую болезнь, Вы, как всегда, откликнулись и пришли на помощь.

Я не могу найти слов, чтобы поблагодарить Вас не только за проявленную человечность, но и за Ваше прямое участие, которое несомненно имело существенное значение для решения всего вопроса.

Хочется снова жить, чтобы отдать все силы великой загадке природы, над которой работают ученые всех стран, – злокачественным опухолям, – и какое счастье, что такие люди, как Вы, существуют.

Дорогой Владимир Дмитриевич, я скоро уезжаю, и мне очень хочется Вас повидать, чтобы увидеть своими собственными глазами, что Вам лучше. Мне очень хочется поговорить с Вами также о работах по истории религиозных движений в России, которые имели такое существенное значение для всей русской истории и которые нелепо, незаслуженно забыты и не имеют своего продолжения.

Я могу приехать в любой день и в любое время.

№ 419. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

10.I.53 г.

Моя родная,

я уже знаю, что Манюша получила поздравление, а получила ли ты мои стихи, не знаю.

Мне нужно, чтобы тебя всегда окружала моя живая любовь. Я напишу коротко, как сложились строки, которые я послал и сейчас повторяю. Я еще в них, не вижу, они хороши или плохи. Может быть, о моем чувстве больше скажет их творческая история, чем они сами.

Писал я мало, но поэзия была воздухом моей жизни. Я серьезно думаю, что этот мой мир создан тобой, я ощущаю его как твою духовную эманацию. Вот образ: сияние чистой любви, проходящее через личность и становящееся стихами. Это мы с тобой. Уже давно я хотел так сказать, т. е. стихами о стихах. Я бы сделал это, если бы не Шекспир, который переступил мне путь:

Ты вновь и вновь найдешь в моих стихах

Все, что во мне тебе принадлежало,

Пускай земле достанется мой прах,

Ты, потеряв меня, утратишь мало,

С тобою будет лучшее во мне,

А смерть возьмет от жизни быстротечной

Осадок, остающийся на дне,

То, что похитить мог бродяга встречный.

В другом сонете (на память не повторю) Шекспир признается, что красоту своих стихов черпает в красоте любимого существа. Вот мотив, который во мне живет! Не очень давно я прочел «Гранатовый браслет» Куприна. Вера Шеина вспоминает последние слова, освещавшие сознание бедного Желткова, и просит свою подругу сыграть ей из Аппассионаты. Она слушает, и в ее чувстве largo нижется музыкальными строфами, каждая из которых заключается словами предсмертной записки Желткова: «Да святится имя твое». Меня осенило тогда: да ведь эти слова и есть то, что я о тебе думаю. Произошла встреча темы и образа. Строка молитвы из записки Желткова ожила во мне не только по смыслу, но и ритмически. Я ее почувствовал как обобщение своего чувства к тебе, как строку, заключенную в возникавшие стихи. И вот что втекло в эту строчку: