Светлая ночь врезается в глаза, но мою решимость ослепить невозможно.

Сто шагов по каменному саду — и вот я вижу тяжёлую, круглую башню в окружении строящихся зданий. Последний храм Крона.

Вокруг вырастают амбарища, окружённые частоколами. Строительные леса цепляются за фасады, а новые мраморные колонны ещё лежат в песке. Я глубоко вдыхаю аромат струганного дерева и лёгкого морозца. Так пахнет Новая История. Строительством, свершениями и ночной свежестью.

«Храм здесь лишний,» — с удовольствием отмечаю про себя.

Святилище Крона невыгодно темнеет старой кладкой на фоне новых домов: грубые обтёсанные камни, тяжёлые, монументальные, словно из затхлого прошлого. Крыша сияет медным куполом. Даже не золотым. Как мелко!

В другие времена здесь снуют простолюдины, сейчас же челядь выдворили за пределы квартала. Ради дела политической важности. Ради казни.

У ворот храма собрались лучшие бойцы Квертинда. Стоят в молчании, только гулкий ветер треплет навесы над дверьми да знамёна.

Я выхожу на свет, и моя фигура приковывает взгляды. Почтительные — преданных людей, среди которых Великий Консул, и ненавистные, тёмные, даже жалостливые — кровавых магов. Пятеро стязателей заключены в кольцо охраны. Отступники. Их стерегут, как самых опасных существ — десятком боевых магов. Тиали светятся в предрассветных сумерках. Стоит изменникам только захотеть — они, возможно, смогли бы перебить всех и спасти свои жизни. Но они не захотят. Они погибнут за свои убеждения, канут в безвестность вместе с памятью о Кроне. Их разумом владеют глупые суеверия, такие же древние, как пророчества из позапрошлого века.

Я поднимаюсь на сколоченный помост, поправляю мантию и высокого поднимаю подбородок, взирая на подданных сверху.

— Вы обвиняетесь в предательстве короны, нарушении клятвы оберегать правителя и отказе следовать новому закону, — возвещает глашатай. — Вы отказываетесь предать старого бога забвению. И высочайшим приказом проговариваетесь к казни.

Никто из пятерых не дёрнулся, не выдал чувств и не стал разубеждать обвинителя. Глупцы! Я бы проявил милосердие.

Стрелки уже готовы. Десять лучников из королевской гвардии выстроились вдоль помоста.

— Завязать вам глаза? — спрашивает солдат, стоящий ближе всех к отступникам.

— Нет, — следует короткий ответ того, кто ещё вчера был экзархом.

Рука его в бордовой перчатке стискивает осиновую веточку так, что та ломается. Он первым опускает чёрную маску, и его примеру следуют остальные четверо. Изо рта стязателей вырываются облачка пара. Они даже не напуганы. Я бы простил людям их нелепую убеждённость, если бы она не питала могущество того, кто являлся мне укоряющим кошмаром. Эти стязатели даже не подозревают, что их упрямые молитвы и поклонение мучают их повелителя.

— Есть ли у вас последние желания? — решаю я проявить королевскую милость.

Бывший экзарх долго молчит, всматриваясь в меня почерневшими глазами. Потом, наконец, просит:

— Позвольте помолиться создателю в последний раз. Только за что, чтобы он был ласков к Квертинду, который мы сегодня оставим.

— Никто не будет больше молиться ему, — тщательно проговариваю каждое слово, но окончание тонет в лошадином ржании подъезжающего экипажа.

От гнева и раздражения сдавливает грудь. Кто посмел прервать казнь?! Неужто снова Крон явился по мою душу, чтобы подвергнуть пытке? В ушах гудит, перед глазами расплываются морозные сумерки, но я быстро фокусирую взгляд на простой крытой повозке. Подобные нанимают в самом отчаянном положении.

Экипаж останавливается так резко, что из-под колёс летит грязь. В следующую секунду дверца распахивается, и из кареты выбегает испуганный юноша в наспех надетом сюртуке. Он лохмат, всклокочен, на щеках — горячечный румянец. А в глазах, отличных друг от друга по цвету, — лихорадочный блеск.

— Ваше Величество, — кидается мне в ноги нарушитель порядка. — Молю вас, одумайтесь! Ещё не поздно переменить решение и взять иной курс! Древние пророчества предостерегали от этой ошибки. Нельзя спорить с богами!

Он торопится и задыхается, как гонец. Хочется пнуть его, но я только благородно улыбаюсь и кладу руку на макушку брата. При дворе все только и шепчутся о его выдающемся мышлении. Народ видит в нём благодетеля и рационализатора, невзирая на юный возраст. Я же вижу единственного способного к успешному заговору бастарда.

— Ладимин, — покровительственно зову я. — Поднимись. И встань рядом со мной, брат.

Он подчиняется, но слишком порывисто — запрыгивает на помост, хватает меня за руки, заглядывает в глаза.

— Я знаю, ты боишься, — шепчет Ладимин у моего лица. — И знаю, чего. Обмана и предательства. Но я не позволю случиться беде, как не позволял до этого момента. Я же уничтожил всех твоих врагов! — он прерывается на секунду, торопливо сглатывает и продолжает: — Я не позволю отцу больше истязать тебя. Никому не позволю. Я создам Орден Короля и поклянусь тебе в верности на церемонии! Самолично обучу личную гвардию… Ты будешь в безопасности! Ты — истинный Ивериец, любимый богами правитель Квертинда. Не дай им повод отвернуться от тебя!

Правый глаз его отливает фиалковым, и я понимаю, что на какую-то часть он способен быть мне преданным родственником. Но левый — ярко-зелёный — является живым свидетельством того, что Ладимин — потомок вероломных Веллапольцев. Сын нашего честолюбивого отца. И он скажет всё, чтобы убедить в своём расположении и отобрать право на трон и величайшую из магий. Наивный, глупый юнец… Он и понятия не имеет о той ноше, что я несу.

— Я вырос в Квертинде, — убеждает Ладимин, будто бы угадывая мои мысли. — И я смогу защитить королевство и тебя. Это всё, чего я хочу. Ты должен довериться, мне брат.

— Довериться? — усмехаюсь ему в лицо. — Для тебя ложь такая же личная стихия, как для меня — Иверийская магия. Ты владеешь ею в совершенстве. Только безумец доверится тебе, Ладимин! Вы с отцом убили мою мать — Везулию, потому что она была истинной королевой Квертинда! Теперь ждёте удачного случая, чтобы прикончить и меня. Вы бы уже давно сделали это, если бы Крон ответил на ваши бесконечные молитвы.

— Это не так! — возмущается Ладимин. Слишком искренне. Настолько, что я распознаю притворство. — Везулия совершила самоубийство. Меня ещё не было на свете, а отец… Он молится за спасение Квертинда и просит прощения за то, что сотворил с тобой.

Я отворачиваюсь. После ночного бала я слишком устал, чтобы тратить время ещё и на пустые разговоры. Поднимаю руку и взмахиваю ею в воздухе, призывая к продолжению.

— Останови казнь, — шепчет рядом брат. — Ещё не поздно, Дормунд. Эти люди… стязатели на твоей стороне. Они защищают тебя, даже под угрозой лишения жизни. Пытаются защитить от самого себя. Однажды Крон уже проклинал Квертинд. Древние пророчества…

— Хватит! — рявкаю во всю глотку, но сразу же понижаю голос, вспоминая о репутации. — Пора эти предрассудки оставить в прошлом. Начитайте!