мнению Брандта, принесла не пользу, а вред большинству населения: обнищание, шестнадцатичасовой рабочий день, детский труд и высокий уровень смертности были ее отличительными чертами. Сейчас, во время второй промышленной революции, именно социал-демократия должна позаботиться о том, чтобы это не повторилось. Но если бы удалось использовать ядерную энергию планомерно и разумно, она могла бы умножить богатство народа, снизить социальную напряженность и даже предотвратить войны, которые велись в основном из‑за полезных ископаемых и источников энергии[27].

Сформулированные в этой программе убеждения стали основной линией политической деятельности германских социал-демократов в последующие годы – настолько, что они даже начали с них преамбулу Годесбергской программы 1959 года: «Противоречие нашего времени состоит в том, что человек высвободил первозданную силу атома и испытывает теперь страх от последствий этого; что человек добился высочайшего развития производительных сил и накопил огромные богатства и в то же время не обеспечил всем людям справедливой доли в результатах этого совместного достижения <…>. Но у нашего времени также есть и надежда, что человек в атомный век может облегчить свою жизнь, освободиться от тревог и создать благосостояния для всех, если он направит только на мирные цели свою повседневную растущую власть над силами природы». Однако это может быть достигнуто только через новый и лучший порядок, демократический социализм[28].

Буржуазные партии также были убеждены в эпохальном значении атома. Зримым выражением этого стало создание отдельного Министерства по атомным вопросам под руководством молодого и чрезвычайно амбициозного министра Франца Йозефа Штрауса, который призвал немецких ученых и предпринимателей «внести реальный вклад в соответствии с нашей традицией, чтобы слово „атом“ перестало так пугать людей»[29]. Это был выпад в сторону американцев, которые, в отличие от немецких изобретателей, использовали атомную энергию в качестве оружия против Японии. Однако на деле технические и финансовые проблемы оказались гораздо серьезнее, чем ожидалось. В 1957 году была запущена первая «ядерная программа», но из пяти запланированных в ней электростанций были реализованы только две, поскольку энергетические компании, учитывая кризис сбыта каменного угля, чрезвычайно дешевую нефть и уже вполне конкретные перспективы природного газа, не видели рыночной необходимости в производстве электроэнергии с помощью дорогих атомных электростанций, которые технически находились еще в стадии разработки. Только благодаря огромной инвестиционной помощи и гарантиям возмещения убытков со стороны государства, которые практически освобождали компании от риска неудачи, стало возможно строительство первых экспериментальных реакторов за пределами исследовательских центров в Карлсруэ, Юлихе и Мюнхене.

В силу этих обстоятельств «атомная эйфория» вскоре несколько поутихла, но убежденность в том, что ядерная энергия – это энергия будущего, сохранялась. В первую очередь, именно государство продолжало поддерживать интерес к разработке ядерных реакторов. В рамках второй ядерной программы 1963 года на исследования, разработку, строительство и эксплуатацию ядерных реакторов было выделено 3,8 миллиарда марок; четыре года спустя, в рамках третьей ядерной программы, эта цифра составила уже 6,1 миллиарда. Количество коммерческих ядерных реакторов, по-прежнему в основном финансируемых государством, постепенно увеличивалось начиная с середины 1960‑х годов, в то же время общественный интерес к ядерной программе и ядерной энергетике явно снизился, а в центре внимания оказался кризис в угольной промышленности, вызванный избыточными мощностями.

В эти годы также был разработан новый тип ядерного реактора, технические возможности которого казались еще более захватывающими, чем у старых тяжело- и легководных реакторов: «реактор на быстрых нейтронах», или «реактор-размножитель», в котором в процессе ядерного деления образуется больше расщепляющегося материала – плутония, – чем теряется при работе реактора. Этот тип реактора, согласно быстро распространяющемуся в науке и политике убеждению, мог бы производить больше энергии из очень небольших немецких урановых месторождений, чем можно было бы получить из всех запасов угля Германии[30]. Однако ни одна из крупных компаний, ни строители электростанций, ни энергоснабжающие компании, не были готовы финансировать эти станции, поскольку на рынке не было спроса на новые виды энергии. Энергетический концерн РВЕ занимался расчисткой огромных территорий для открытой добычи бурого угля, другие вступали в перспективный газовый бизнес. Кроме того, частный сектор по-прежнему скептически относился к техническому развитию таких электростанций, что влекло за собой огромные затраты – тем более что получить соответствующую страховку для таких электростанций оказалось очень сложно, поскольку крупные страховщики отказывались заключать такие контракты ввиду трудно прогнозируемых рисков. Однако, по словам историка Йоахима Радкау, «эксперты по страхованию с самого начала предполагали, что риск, связанный с ядерной энергией, не может быть рассчитан частнохозяйственным образом, и поэтому обратились к государству; а поскольку государство обычно быстро помогает в ядерных вопросах, страховым компаниям даже не пришлось долго размышлять о количественной оценке этой новой области риска»[31].

По этой причине энергоснабжающие компании согласились сотрудничать в проекте реакторов-размножителей только при условии, что финансирование «реактора на быстрых нейтронах», построенного вблизи Калькара, а также высокотемпературного реактора, построенного в Хамм-Унтропе, полностью возьмет на себя государство. В 1963 году Вольф Хефеле, руководитель проекта реактора на быстрых нейтронах в Карлсруэ, заявил, что проекты такого масштаба не могут быть оценены по обычным стандартам экономической эффективности. Ядерная энергия и космические путешествия важны «для самоутверждения народа, зависящего от промышленности», что также включают в себя «постоянное развитие научных и технических достижений, даже если цена, которую приходится за них платить, фантастическая и другими вещами приходится пренебрегать». Однако это не является принципиально новым явлением; всегда существовали «рационально неоправданные акты овеществления времени»: «Развитая цивилизация Египта строила пирамиды, Средневековая – великолепные соборы, а модерн – большие дворцы. Сегодня, похоже, именно атомные города и ракетные станции наиболее убедительно представляют волю и возможности современного индустриального государства»[32]. Развитие подобных крупномасштабных технологий, сказал Хефеле два года спустя, обеспечивает «выживание нации в высокотехнологичном мире» и находится «политически рядом с обороной, к которой она приближается и финансово»[33].

В то же время вопросы безопасности атомных реакторных установок в целом, и реактора на быстрых нейтронах в частности, почти не играли роли в общественной и политической дискуссии. Ядерная энергия рассматривалась как контролируемая, а ссылки на возможные опасности – как недопустимый перенос опасений, связанных с применением ядерного оружия. Поэтому в западногерманском общественном мнении практически не было слышно критики рисков, связанных с «мирным использованием ядерной энергии». Возникшая в самом начале надежда, что эта форма энергии может в одночасье покончить с большой частью материальных трудностей человечества, была одним из основных убеждений этой короткой эпохи эйфории прогресса до середины 1970‑х годов.

ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ВЕРА В ПЛАНИРОВАНИЕ

Чрезмерное строительство крупных жилых комплексов, санация центров городов и внедрение атомной энергетики в