Самина не произнесла ни слова. Она по-прежнему считала Лизу глупышкой, вытянувшей счастливый билет, но из чувства глубокой привязанности к Белосельскому готова была терпеть любые капризы новой пассии шефа.

— Друзья мои! Вы помните, как это было пятнадцать лет назад — бесплодный пустырь, промерзлая земля, вечное забвение, бесконечные скитания, существование в бумажных домиках… да и разве это можно было назвать жильем? Разве это было не так?

Эти слова были произнесены Белосельским под куполом небольшой спортивной арены, недавно построенной для тех состязаний, в которых Гефест издревле зажигает свой огонь, а Арес лишь добавляет доблесть и мужество. Сегодня арена была полна народа — здесь были люди совсем разных возрастов, различных сословий, и пожилые, и молодые; присутствовали даже дети с матерями; их лица уже больше не имели печати обреченности, какую всегда замечаешь при большом скоплении народа. Все они были прилично одеты — в пальто, в дубленках, в меховых шапках — и слушали с величайшим вниманием и почти благоговением человека, который произносил самую обыкновенную речь, которая шла от сердца…

После небольшой паузы Белосельский продолжал:

— Нас уверяли, что нам не построить даже одного дома, не говоря уже о приличном дачном поселке. И посмотрите, сколько мы сделали за эти годы. Конечно, в самом начале нам было невероятно сложно — когда мы начинали строить дома, возводили фундамент, создавали каменные добротные вместительные жилища. Бывало, что вас принимали за каких-то садоводов-любителей, разорившихся дачников, которые променяли город на Подмосковье; за старьевщиков, пытающихся удержать кусок земли… Да разве Москва дала вам счастье? Почти все из вас потеряли в Москве все свое имущество, целые семьи остались без жилища, и мы с вами знаем, что это произошло не по вашей вине… Помните, как медленно возводились дома? Сначала, по мере того как я выкупал землю, нам удалось возвести лишь два каменных дома, и мы уже тогда считали себя счастливыми… А что сегодня? Выросли целые улицы, появились мелкие лавочки, магазины, местная церковь… Я назвал наш союз «дачным сообществом», вернее, даже целым небольшим городком, хотя до города мы еще не доросли! Увы, у нас люди плохо понимают, что мы имели в виду. Наш союз — это подлинная свобода, независимость от законов общества, которое стало нашим врагом. Наше дачное сообщество было закрытым, вы жили за каменной стеной, имея статус «садоводческого товарищества», и это позволяло нашим врагам хотя бы на время забыть о вас. Но сегодня нельзя противиться натиску урбанизации, ее законам и, конечно, проблемам. Я больше не хочу, чтобы вы жили за высоким забором. Отныне я хочу, чтобы вы выбрали себе самостоятельную линию поведения. Я не смогу более уделять вам столько времени, сколько раньше… У меня много других проектов, разумеется, это не помешает мне оказывать вам всяческую поддержку, но тем не менее я не смогу к вам приезжать так часто, как делал это раньше.

Поэтому… Поэтому я хотел бы, чтобы вы сами выбрали себе главу вашего союза… человека, которому вы будете доверять. Через него будет проходить основное финансирование… Доверие очень важно, я понимаю, но без него нельзя созидать, дальше строить. Сложности будут всегда, они были у нас и раньше, но мы их преодолели… В основном это касалось собственности на землю. Сегодня я передаю последние пятьдесят домов в полную собственность тем, кто в них живет. Что касается остальных участков земли, то этим уже не я буду заниматься, а ваш будущий глава дачного сообщества.

Белосельский на мгновение умолк, а потом добавил:

— Кстати, самое главное, что у вас есть — это надел земли. Земля — основа всего. Если не будет земли, не построишь и самой захудалой хижины. Я знаю, вам будут предлагать заманчивые условия, сулить золотые горы, но не соглашайтесь продавать землю. Помните, что вы вольны полностью распоряжаться своим имуществом, но если вы все-таки решитесь продать участок и уехать отсюда — вспомните, что когда-то у вас не было этой земли и дома… Лучше всего остаться на этой земле, которая приняла вас… Как я уже сказал, распределением участков и дальнейшим выкупом займется человек, которому ВЫ окажете доверие… Разумеется, если у вас возникнут проблемы, я немедленно вмешаюсь, но я хочу, чтобы вы отныне стали учиться быть более самостоятельными чем прежде… Самое главное — это обычный труд. Хотя это банально звучит, но я создал больше тысячи рабочих мест. Некоторые из вас даже открыли мелкие магазины. Инфраструктуру нашего сообщества мы построили, а это неизмеримо больше, чем мы могли предполагать.

— Кто же будет теперь нашим главой? — раздались голоса.

— Я хочу, чтобы вы сами выбрали этого человека. Конечно, я могу порекомендовать вам, но научитесь принимать решение самостоятельно.

Толпа зашумела. Каждый старался высказать свое мнение.

Но Белосельский поднял руку, и воцарилась мгновенная тишина.

— Я знаю, такой человек есть среди вас. Это ответственный человек, которому я доверяю. Но на нем будет лежать слишком тяжелая ноша. Разумеется, первое время я смогу оказывать ему необходимую поддержку.

— Вы покидаете нас? — раздались голоса.

— Нет, но я не смогу уделять вашему дачному сообществу слишком много времени. Я нужен в других местах.

И опять раздались возгласы протеста. Одни кричали «да», другие «нет», третьи спорили, беспокоясь о будущем. Белосельский не протестовал. С одной стороны, ему было жаль оставлять свое детище; он помнил, сколько душевных сил и тревог вложил в постройку домов; сколько средств финансовых было потрачено, скольких противников он победил…

Но он ясно понимал, что должен отпустить корабль в свободное плавание; он должен дать людям возможность расправить крылья и самим «парить в высоте»; ведь имея такие необходимые жизненные блага, вчерашние «неудачники» становились, по сути, независимыми личностями и больше не нуждались ни в сожалении, ни в покровительстве.

Он смотрел на всех этих простых людей, еще вчера не имевших крыши над головой, которым он вернул благосостояние, и словно ощущал их благодарность, которая подобно теплой волне незаметно подкатывала к сердцу.

В это мгновение он чувствовал себя поистине счастливым человеком, который облагодетельствовал стольких людей. В какой-то момент у него даже навернулись на глаза слезы умиления, когда он вспомнил, сколько сил, тревог и переживаний он вложил в этот «кантон», который стал ему почти родным, но который он сейчас покидал.

Самина проверила — легко ли вынимается пистолет из кобуры, а затем перевела свое внимание на широкий экран смартфона.

— Ты твердо решил идти на эту встречу?

— Да, — отозвался Белосельский, присаживаясь на заднее сиденье лимузина. — Что говорит нам наше «всевидящее око»? Сколько там людей?

— Спутник передал, что один человек в доме и один охранник. Больше никого.

— Все правильно.