— В нем не дьявол говорит, а мужское достоинство, — сухо ответствовал ей сарпанч Абдулла. — Он еще молод, полон энергии и думает, что способен изменить ход истории. Это я постепенно свыкаюсь с мыслью о своей никчемности, а когда мужчина чувствует, что он бесполезен для общества, он уже не мужчина. Так что если наш сын горит желанием принести пользу, не стоит гасить в нем этот огонь. Может, пришло время, когда нужны убийцы. Может, будь у меня прежняя сила в руках, я бы и сам придушил пару-другую солдат-паразитов.

Разлад явился в Пачхигам и уходить, похоже, не собирался. Абдулла Номан не стал говорить жене о том, что отношения его и Шалимара в последнее время оставляли желать лучшего — отчасти из-за того, что отца неприятно поразила готовность, с которой Шалимар принял его предложение возглавить труппу. Главная же причина была куда серьезней: у Абдуллы временами возникало тяжелое чувство, будто Шалимар ждет не дождется смерти его и Пьярелала, с тем чтобы стать свободным от клятвы. Последнее время двое состарившихся друзей перестали вести задушевные беседы. Абдулла теперь часто рассуждал об азади — свободе по мусульманскому образцу, однако ж для Пьярелала это слово звучало пугающе, и уже одно это делало их общение затруднительным. Каждый занимался своим делом, каждый думал про себя свои невеселые думы. Правда, они регулярно встречались на собраниях панчаята, но после них Пьярелал Каул брел к своему дому на другом конце деревни и проводил одинокие вечера, задумчиво глядя, как пылают в очаге сосновые шишки. Абдулла знал, о чем думает пандит в вечерние часы: как и ему самому, Пьярелалу не давал покоя холодный, настойчивый взгляд Шалимара. Так следят за смертельными судорогами добычи стервятники и вороны-падальщики. Это был взгляд самой Смерти. Может, даже к лучшему, что Шалимар собрался уйти в горы вместе с Анисом и его приятелями по «Фронту освобождения». Пусть себе делает что считает нужным, даже если этот «Фронт освобождения» всего лишь горстка дурашливых мальчишек, которые из кожи вон лезут, чтобы доказать, что не зря их движение носит подобное название.

Спустя две недели клоун Шалимар отправился в Ширмал смотреть телевизор. Когда начались новости, то во время перекура он, стоя возле жаровни с углями спиной к тихоням-электрикам, получил от них необходимые указания. Хатим и Хашим переговаривались меж собою, громко восхищались красотами соснового леса у перевала Трагбал на высоте пятисот метров над уровнем моря, откуда, мол, открывается потрясающий вид на озеро Вулар, и сошлись во мнении, что следует пойти полюбоваться на эту красоту завтра около полуночи. Шалимар молча вернулся в палатку в самый разгар громкого скандала. Хасина Ямбарзал объявила зрителям, что начиная с нынешнего дня за телепоказ будет взиматься некая плата, право же, совсем ничтожная, но обязательная для каждого, потому что, в конце-то концов, в жизни за все надо платить. Должны же люди понимать, на какие расходы пришлось пойти семье Ямбарзала, чтобы доставить удовольствие всем жителям! Пускай эта ничтожная плата и станет свидетельством их уважения. После ее заявления народ поднял шум, который никак не походил на выражение благодарности. Тогда сия весьма находчивая и практичная особа спокойненько наклонилась и выдернула вилку кабеля. Изображение с экрана исчезло. Крики смолкли мгновенно, будто вместе с телевизором отключили и голоса. Тут появились ее не менее практичные сыновья с жестяными плошками и принялись за сбор мелкой монеты. Клоун Шалимар уже заплатил, но когда на экране снова появились лица героев очередного сериала, он незаметно вышел, так и не поинтересовавшись, что случилось с плачущей героиней, оказавшейся в полной власти своего коварного дядюшки. С рыдающими красотками было покончено. Завтра его ожидала дорога к озеру Вулар и настоящая, мужская работа.

Наутро клоун оставил родной Пачхигам. Он ушел в чем был, без багажа, с кинжалом за поясом, и в следующий раз появился в деревне лишь через пятнадцать лет. Будущее ожидало его на пустынном, усеянном валунами взгорке, над искрящейся серебром гладью озера Вулар, чуть ниже Трагбалского перевала. Будущее предстало перед ним в виде двух человек в низко надвинутых на глаза шерстяных шапках и в шарфах, скрывающих нижнюю часть лица. Один из них вытачивал из дерева птичку: вторым оказался пасынок Бомбура Ямбарзала, Хашим Карим. Был еще и третий. Он прятался за валуном и был самым главным.

— Ты хотел увидеть брата, — произнес человек из-за камня. — Вот он, твой братец. Может, это и трогательно, только в нашем деле сопли ни к чему. Может, это и забавно, но мы здесь не для забавы. А теперь скажи, зачем я торчу здесь из-за актеришки, который решил поиграть в героя или изобразить жертву?

Шалимар молча выслушал его и, помедлив, спокойно сказал:

— Мне нужно освоить новое ремесло, а вам нужны опытные люди. Чем дальше, тем больше.

Человек за камнем помолчал, обдумывая его слова, потом заговорил снова:

— Да. Слышал, ты хвастаешься, что готов убивать кого ни попадя, вплоть до бывшего американского посла. По мне, так это всё твои клоунские штучки.

Лицо Шалимара потемнело.

— Пока идет борьба за свободу, я готов убивать по твоему приказу, — сказал он. — Но тебе не соврали: рано или поздно я хочу добраться до посла.

За камнем фыркнули.

— А я хочу стать королем Англии, — донеслось оттуда. Наступило молчание, затем невидимый человек произнес всего одно слово: — Ладно, — и смолк.

Шалимар обернулся к брату, тот, покачав головой, сказал:

— Нам пора.

— Я с вами? — спросил Шалимар.

Рука Аниса, державшая нож, на мгновение замерла.

— Да, ты с нами, — ответил он.

Перед тем как покинуть взгорок, Шалимар отошел за камень справить нужду. Когда горячая струя иссякла, он взглянул под ноги и всего в каком-нибудь дюйме от лужи увидел свернувшуюся под камнем огромную королевскую кобру. В последующий период во время многочисленных операций, участником которых он стал, Шалимар часто думал об этой спящей змее. Она напоминала ему о непоколебимой вере матери в магическую силу змеиного рода.

— Змеиная удача, — шепнул он брату однажды. Они тогда притаились за валуном возле Танмарга в ожидании, когда на минах, заложенных ими на крутом подъеме дороги, подорвется военный конвой. — Змеи меня прикрывают. Это добрый знак.

Анис Номан вздрогнул. Пессимист от природы, при упоминании о змеях он испытал острую тоску по матери, которую ему навряд ли доведется увидеть снова, однако пересилил себя и попытался улыбнуться. А Шалимар продолжал:

— Знаешь, чем мы занимаемся? Мы писаем на змею. Проснись тогда та змея — я был бы уже мертвец. Только эта, на которую мы с тобой сейчас ссым, не спит, она настороже, мокрая и злющая.

— Главное — нацелиться прямо в ее сраные глаза, — мрачно отозвался Анис, жуя кончик самокрутки. (С годами он все чаще прибегал к сильным выражениям, в родном доме не принятым.) — Бей сильной струей, может, тогда просверлишь ей дырку в башке.

В те дни, пока в дело не вмешались «Бешеные», к «Фронту освобождения» простые люди относились сочувственно, и лозунг «Азади!» был у всех на устах. Свобода! Крошечная, запертая горами Долина с населением не более пяти миллионов, при полном отсутствии промышленности, с богатыми ресурсами и пустой казной, зависшая в тысячах футов над уровнем моря и напоминавшая лакомый кусочек в зубах великана, захотела быть свободной! Ее жители пришли к выводу, что им не по душе Индия и без Пакистана они тоже проживут. Итак — свобода! Свобода быть брахманами, не чурающимися мясного, мусульманами, почитающими святых людей, свобода совершать паломничество к символу Шивы — ледяному лингаму, туда, где не тают снега, свобода падать ниц перед волоском очередного святого в какой-нибудь мечети у озера; свобода слушать сладкие звуки сантура, попивая солоноватый чай, видеть во сне армии Александра Великого и не видеть никаких армий наяву, свобода собирать мед, вырезать из орехового дерева фигурки птичек и лодочки и наблюдать, как незаметно, час за часом, век за веком, набирают высоту горы, устремляясь к небесам. Свобода выбора между чудачеством и манией величия. И они выбрали первое, но это был их собственный выбор. Азади! Рай пожелал стать свободным!