Впрочем, об этом он Катерине не рассказывал, она сама увидела заметку о Мите в городской газете «События». Катя вдруг захотела рассказать Мите, какой счастливый билет она вытянула. Она смущенно засмеялась и сообщила:

— Мечта сбывается, Митяйчик!

Внезапно впереди обнаружилась солидная пробка. Митя, ставший в это время еще более суровым, вдруг предложил:

— Давай вывернем во двор. Я тут живу. Попьем кофе. Как раз пробка рассосется, и я отвезу тебя.

— Давай! — неожиданно для себя согласилась Катя. Ей еще не доводилось бывать у Мити в гостях. Когда они только подружились, он почему-то ее не приглашал, а последние год-два ей самой было не до того.

Заехали в старый дворик, скрытый домами от шума и смога проезжей части. Во дворике вовсю цвела ранняя сирень.

— Господи! Уже сирень цветет, а я и не заметила! — ужаснулась Катерина.

Пока Митя закрывал машину, она отщипнула кисточку и внимательно всмотрелась в нее: нет ли пятилепестковой. Все цветочки были с пятью лепестками.

— Митька, смотри, сирень волшебная! — поразилась Катя.

— Сорт такой, — скупо улыбнулся Митя. — Пойдем, а то баба Вера сейчас разорется — она за ней бдит.

Они поднялись на третий этаж и вошли к Мите. В его жилье было удивительно чисто и опрятно. Просторная комната. Отличный музыкальный центр. Много книг. Катя подумала, что у нее в доме куда больше беспорядка. Веточку сирени поставили в фужер и сели пить кофе, который Митя сварил очень быстро. «Я бы три часа искала, где у меня что», — снова удивилась Катя.

— Тебе что включить? «Аквариум»? Стинга? Шумана? — поинтересовался Митя.

— Полегче! — засмеялась Катерина. — Джазик какой-нибудь!

Приглушенно звучал Армстронг. Пили кофе. Катя смотрела на Митю. Митя смотрел на Катю. И она вдруг почувствовала, как между ними начинает сгущаться пространство. «Вот еще! — подумала она. — Совершенно не ко времени.

Николаев ждет меня сегодня. А там, за его довольно жирной спиной, — яхты, острова и храмы Италии!»

Николаев вдруг вспомнился ей особенно отчетливо. Не как символ богатства, а как усталый, немолодой человек с лысиной. Лысина, конечно, Кате не нравилась. Как-то она брала интервью у одного старика восьмидесяти лет, из тех еще, настоящих дворян. Тоже лысый был дедушка. Но, помнится, Катерина тогда залюбовалась формой его черепа, изящ ной, благородной. А у Николаева голова была круглая, даже приплюснутая. «Вот Митька и лысый был бы красивый, как тот старик! — почему-то подумала Катерина. — Хотя при чем тут Митька?! Я все уже для себя решила, и редакционный шофер тут явно ни при какой кухне!»

А Дмитрий стоял у окна, смотрел на Катерину, и в глазах у него были мука и свет любви.

— Катя, девочка, скажи мне, что с тобой сегодня? — необычно нежно вдруг спросил он.

Катя задохнулась от догадки. Да какая к черту догадка! Она всегда знала! Конечно, всегда, с самого начала! Как знает любая женщина, что она желанна, что она бескорыстно и тайно любима. Просто ей не хотелось об этом думать. Митька был таким надежным и удобным другом и ни на что не претендовал…

— Митенька, — ушла от ответа Катя, — ну сколько ты будешь так жить?

— Как так? Не как все?

— Ну да. Мог бы…

— Я знаю, Катюша, мог бы заколачивать бабки, изображать крутого, убивать. Наверное, мог бы. Но не хочу!

Катерина замолчала. А Митя неожиданно подошел к ней и коснулся ее волос, потом щеки… На мгновение Катя прижалась к нему, потерлась лбом о чуточку колючий подбородок, подняв глаза, увидела твердый рот и впадины под скулами.

Но тут же оторвалась, отошла к стене, перевела дыхание.

— Митенька, прости! Не надо сейчас ничего!

Митя помолчал и жестко проговорил:

— Ну, тогда поехали! Куда изволите везти вас, Екатерина Михайловна? Домой? В офис?

— Не надо так, Митя, — жалобно попросила Катерина, — не сердись!

Поехала она домой. Приняла ванну. Выпила сок. Светлые весенние сумерки вошли в комнату. Следом за ними вошла тоска. Но какая необычная, какая нежная тоска!

Катя представляла себе, что там, на другом краю города, сидит в своей комнате Митя. Что Гребенщиков поет что-то созвучное Митиным философским мыслям. И так сладко-сладко было представить Катерине, как она входит в его дом и прижимается к нему, как он говорит ей нежно: «Катя, девочка…»

Но разве можно было ради этого, такого эфемерного и сомнительного счастья отказаться от лелеемого всю жизнь блистания! Катя постаралась взять себя в руки.

Заставила себя думать, в чем она явится к Николаеву, что будет лепетать. Именно лепетать! Николаев не должен заподозрить, что она умна и образованна. Нельзя вспугнуть эту жар-птицу! Катя так хорошо знала все, что должно было случиться. Она уже видела утро их первого с Николаевым дня. Помнила, как независимо и необременительно должна повести себя. Продумала даже второе свидание, самое важное, как утверждают психологи.

Пора уже было собираться. Катерина встала перед зеркалом в чудном белье, распустила гладкие черные волосы. Потом настала очередь платья. Потрясающее платье — красное, цвета теплого вина. Оставалось лишь набрать заветный номер.

Она набрала его и сказала:

— Борис Ашотович? Это Катя вас беспокоит. Журналистка. Извините, но я не смогу сегодня прийти… Да-да, может быть, позже, через недельку.

Положив трубку, Катя накинула халат и взяла крохотную ветку сирени. Затем, представив Митькино лицо, она отщипнула цветок, старательно пожевала и мысленно произнесла: «На счастье!»

Бизнесмен и политик Владимир Волин увольнял любовницу. Уволить ее было куда труднее, чем принять. Женщина неземной, но рукотворной красоты с морским именем Марина и морским характером боцмана увольняться не хотела. Она плескала полами пеньюара и вздымала идеальную грудь, бросалась Волину в ноги и накрывала его с головой, словно девятый вал. Три года интриг и железной стойкости пошли насмарку. И ее не могло утешить даже выходное пособие в виде квартиры, машины и приличного счета в банке. Марина уже привыкла к мысли, что Волин со временем станет ей законным мужем, она изучила его привычки и потакала прихотям. И вот все ее мечты о шикарной свадьбе в Лондоне и медовом месяце на Багамах рухнули. Сегодня Волин объявил ей, что им необходимо расстаться. Про себя Марина немедленно обругала любимого самыми некрасивыми словами. Но, естественно, вслух она не произносила таких слов, как «свинья неблагодарная» и «скотина подлая». Напротив!

— Я люблю тебя! — кричала она. — Я умру без тебя!

В пылу Марина подбегала к широкому подоконнику и делала вид, что немедленно кинется за пыле— и шумонепроницаемое окно. Волин хватал ее в охапку, и тогда она повисала на нем, обвивалась вокруг него руками и ногами. Волин ей не верил, потому что прекрасно знал, что железобетонная девушка Марина способна обойтись без кого и без чего угодно, за исключением денег.