Юва прислонилась к дверному косяку. Комната оказалась выше, чем ей представлялось. Под потолком проходили мощные балки, покрытые зарубками и царапинами в тех местах, где когда-то подвешивали рыбу для вяления. Сумеречный свет проникал внутрь через щель в стене, но через неё ничего не было видно – ни неба, ни моря. Чёрная каменная стена была слишком толстой, а щель слишком узкой.

Гриф часто ходил кругами, судя по потёртости деревянного пола. Вода сочилась вдоль стены в том месте, где он мылся. В комнате стояла кровать, если её так можно было назвать: широкая лавка, покрытая лохматой овечьей шкурой.

Рядом с дверью стояли табуретка и простой деревянный стол с книгами, которые вызвали у неё смутные воспоминания. Но не только эти вещи оказались ей знакомыми. Она заметила шерстяное одеяло, которое обычно лежало в библиотеке, и фонарь из кладовки.

Юва горько рассмеялась.

– Все пропажи оказывались здесь, правильно? Мама говорила, мне пригрезилось, что у меня были такие книги…

Гриф пожал плечами, но она видела, как он напряжён. Может, он ждёт подходящего момента, чтобы напасть? Пройти мимо неё и оказаться на свободе?

– Я только что убила одного из них.

Она попятилась и прислонилась к стене тоннеля. Дверь была распахнута, и железный шкаф теперь оказался всего лишь ржавой рамкой между ними, но страху в её душе больше не было места. Слишком много неудач постигли её. Юва чувствовала себя хуже, чем когда возвращалась с охоты с пустыми руками по глубокому снегу, который затягивал ноги. Она сделала дело, но всё равно проиграла.

– Чего ты ждёшь – поздравлений?

Его равнодушие пробирало её до самых костей в усталом теле. Она научилась читать по холоду и теплу в его глазах, понимать по их оттенку, куда он смотрит. В его глазах не было ни радости, ни сочувствия.

– Это был несчастный случай, – пробормотала она.

– Понятно. Ты совершила ошибку и теперь пришла сюда, чтобы совершить ещё одну, – его взгляд упал на арбалет, лежавший у её ног. – Ик тхаурир… Что с тобой, человек? Между нами три прыжка, а тебе нечем защититься. Ты не в состоянии держать оружие, с помощью которого только что убила? Ты совершила ошибку, и она ведёт к следующей, а та приведёт к ещё одной. Ну и жизнь.

Юва соскользнула на пол.

– Ты сидишь в плену почти семьсот лет, дурак! И каждый день ты говоришь со мной так, будто твоя жизнь была лучше моей!

Он прислонился затылком к стене и хрипло рассмеялся, обнажив клыки.

– Я видел подвалы под храмом Юль, лабиринт под крепостью Наклаборг, верхушку башни Энкеторне в Анкри и дно пропасти Сколлгап в Крекнаборке. Я видел пещеры у Нидауге и тонул на корабле. И всё это в качестве пленника.

Он кивнул на разделявшую их ржавую раму.

– Даже этот проклятый железный шкаф видел больше, чем ты. Ты думаешь, что я был слеп и глух, но я видел и слышал поколения чтиц крови. Молчаливые, болтливые, похотливые и… Как это называется? Садистки…

Юва взглянула на его шрамы, на тёмные вмятины у локтей.

Он покачал головой.

– Нет. Это сделали не чтицы крови. Этим меня наградил… общий друг.

– Нафраим…

Горькая усмешка на его устах не оставила места для сомнений. Юва натянула рукава пониже: от стены шёл холод. Она представить себе не могла, через что ему пришлось пройти, но была уверена: что бы он ни сделал на свободе, мир это заслужил. Может, и она тоже.

Он поднял подбородок и посмотрел на неё сквозь чёрные пряди чёлки.

– Значит, ты не слышала ни слова из того, что я тебе говорил? У тебя нет людей, положиться не на кого, и тем не менее ты убиваешь одного из них прежде, чем освободить меня. Ты могла бы сейчас лежать в канаве и истекать кровью, а я бы сгнил из-за этого. Твоя глупость могла стоить мне жизни – а мне всё ещё есть что терять, в отличие от тебя.

Юва опустила глаза. Его резкий голос подходил жестоким словам. Он был прав. Единственное, что она могла потерять, – это он. Вся её жизнь крутилась вокруг него и до того, как она его нашла, и после. Но для него она ничего не значила. Случайная растерянная девочка в длинной веренице чтиц крови.

Гриф сложил руки за головой и сделал глубокий вдох, который поднял его грудную клетку.

– Слушай, я понимаю: тебя швырнуло во всё это. Никто тебя не подготовил, тебе врали всю жизнь. Хорошо, что ты осторожничаешь – благодаря этому ты ещё жива. Но я дал тебе времени больше, чем имеется в нашем распоряжении, а ты не начнёшь завтра доверять мне больше, чем сегодня. Я не могу сказать ничего, от чего ты почувствуешь себя в безопасности.

Юва фыркнула.

– Хорошо, что ты так уверен, – ты ведь даже не пытался.

Гриф рассмеялся, и выражение его лица смягчилось.

– Неплохо сказано. Ладно, я просто хочу вернуть себе свободу. Обещаю, что не причиню тебе вреда и не разрушу дом. Так лучше?

– И не причинишь вреда никому другому, и не разрушишь город? – она знала, это звучало как шутка, но она говорила всерьёз.

Он улыбнулся, и его улыбка подкупила её.

– Теперь мне кажется, что ты требуешь слишком много…

– Значит, ты хочешь, чтобы я поверила, что ты просто уйдёшь отсюда после всего того, что они с тобой сделали?

– Я отправлюсь домой, вот и всё.

Юва закатила глаза.

– Вот и всё? Ты просто пройдёшь по самому большому городу мира со своими клыками и когтями? Доберёшься до огромной круглой стены со множеством вооружённых арбалетами стражей, которые охотятся на больных волчьей хворью? Может быть, ты смог бы это сделать в те времена, когда попал сюда, но за шестьсот шестьдесят лет кое-что изменилось, скажем так.

– Ау, как беспощадно… – он шутливо наморщил нос. – А как же три прохода в стенах?

– Двери. Тяжёлые металлические двери, позеленевшие от времени, – она развела руками. – Огромные. Представь себе громадную дверь – так вот, гарантирую, эта окажется больше. Но ты, конечно, можешь просто постучать, оскалить клыки и спросить, можно ли тебе отправиться домой, правда же?

Гриф снова улыбнулся, и Юва ощутила болезненную потребность заставлять его улыбаться чаще.

– Но у меня есть план, – сказала она с большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле.

– Хорошо. Ты не представляешь себе, как я рад это слышать, потому что у меня самого никогда не было никакого плана.

Он посмотрел ей в глаза, и она поняла, что оба они готовы рассмеяться. Её тело обмякло; чувство безнадёжности как будто отпустило. Она поддразнила его:

– Хорошо, что ты это сказал, а то я собиралась спросить, но подумала, что это будет невежливо…

Он прервал её, подняв руку, потом склонил голову набок и прислушался. Лицо его стало серьёзным, застыло.