Они без конца сокращали время урока, но ни разу не дотянули до его конца. Гэн предложил начинать с любви, а потом переходить к учебе, но и этот план показал себя не с лучшей стороны. Чаще всего они просто засыпали, тесно прижавшись друг к другу. Как солдаты на поле брани, остававшиеся лежать там, где их сразила пуля. В другие ночи им хотелось повторить свои любовные игры, но в таких случаях они все-таки успевали кое-что сделать в промежутке. Ближе к рассвету они целовали друг друга на прощание, и Кармен уходила спать в коридор под дверь Роксаны Косс, а Гэн возвращался на пол рядом с диваном господина Хосокавы. Иногда они слышали легкий шорох его шагов, когда он спускался вниз по лестнице. Иногда Кармен видела, как он проходит мимо нее в холле.

Знал ли об этом кто-нибудь еще в доме? Возможно, но все помалкивали. Подозрения вызывали только Роксана Косс и господин Хосокава, которые, не стесняясь, держались в присутствии других за руки или обменивались быстрыми поцелуями. На Гэна и Кармен смотрели лишь как на соучастников, помогающих любовникам устраивать свидания. Роксана Косс и господин Хосокава, внешне мало интересовавшиеся происходящим вокруг, все же принадлежали к одному с ними племени – племени заложников. В нее было влюблено так много мужчин, что никто не удивился, когда и она влюбилась в одного из них. Но с Гэном и Кармен дело обстояло иначе. Хотя командиры не могли обходиться без переводческих и секретарских услуг Гэна и считали его блестящим и любезным молодым человеком, они никогда не забывали, кто он такой. Если заложники едва замечали Кармен, привычно опускавшую глаза и никогда не тыкавшую в них оружием, все знали, что, стоит командиру отдать ей приказ, она тут же его исполнит.

Постепенно условия жизни заложников, включая влюбленных, улучшились. Входная дверь, однажды распахнувшись перед ними, теперь открывалась регулярно. Каждый день они выходили на свежий воздух и грелись на солнышке. Лотар Фалькен убедил остальных бегать вместе с ним. Он заставлял их выполнять комплекс упражнений, а затем возглавлял пробежку вокруг дома. Террористы играли в футбол с мячом, который нашли в подвале дома. Порой обитатели дома устраивали матчи: террористы против заложников, но, поскольку террористы были гораздо моложе и лучше тренированы, они всегда выигрывали.

Теперь Месснер, приходя к ним, как правило, находил всех в саду. На сей раз священник оторвался от клумбы, которую вскапывал, и махнул ему рукой.

– Что творится в мире? – спросил отец Аргуэдас.

– Нетерпение нарастает, – ответил Месснер. Он с каждым днем говорил по-испански все увереннее, но все-таки поинтересовался, где Гэн.

Отец Аргуэдас указал на распростертую под деревом фигуру:

– Спит. Они его совсем заездили. И вас тоже. Вас тоже заездили. Не сочтите за бестактность, но вы выглядите усталым.

Действительно, с некоторых пор Месснер утратил хладнокровие, которое так успокаивающе действовало на заложников. За эти четыре с половиной месяца он постарел на десять лет, и, хотя всех остальных происходящее, казалось, заботило все меньше и меньше, он день ото дня терзался все сильнее.

– Солнце влияет на меня не очень благоприятно, – сказал он. – Швейцарцы рождены, чтобы жить в тени.

– Да, жарко, – согласился священник. – Зато растения чувствуют себя превосходно. Дождь, солнце, засуха – им все нипочем, растут себе и растут.

– Не хочу отрывать вас от работы. – Месснер тронул отца Аргуэдаса за плечо. Сколько попыток он предпринял, чтобы освободить священника, но тот не воспользовался ни одной. Не пожалеет ли отец Аргуэдас о том, что остался? Но, судя по всему, он ни о чем не жалел. Очевидно, сожаления были свойственны его натуре не в такой степени, как Месснеру.

С боковой лужайки прибежали Пако и Ренато. Они должны были обыскать Месснера, но ограничились тем, что охлопали его карманы и тут же снова убежали на лужайку, которую теперь называли футбольным полем: ради обыска игра в футбол была приостановлена.

– Гэн, – произнес Месснер, дотрагиваясь до спящего носком своего башмака. – Ради бога, поднимайтесь!

Казалось, Гэн спит сном запойного пьяницы или наркомана. Рот его был открыт, руки раскинуты в стороны. Из горла вылетал какой-то булькающий храп.

– Эй, переводчик! – Месснер наклонился над головой Гэна и пальцами приподнял ему веко. Гэн стряхнул с себя его руку и медленно открыл глаза.

– Вы сами говорите по-испански, – глухо сказал он. – Вы могли это делать с самого начала. А теперь оставьте меня в покое. – Он перекатился на бок и подогнул колени к подбородку.

– Я не говорю по-испански! Я вообще не умею говорить! Вставайте! – Месснеру показалось, что земля под ними дрогнула. Но ведь и Гэн должен был почувствовать толчок? Или это ему померещилось? Что вообще понимают все эти инженеры? Кто даст гарантию, что рано или поздно земля не поглотит их всех: и оперную диву, и рядовых преступников? Месснер опустился на колени и приложил ладони к траве. Он немного успокоился, решив, что все это ему почудилось, и снова потряс переводчика за плечо.

– Гэн, послушайте меня! – по-французски сказал он. – Мы должны уговорить их сдаться! Сегодня же! Все это не может больше продолжаться. Вы меня понимаете?

Гэн снова перекатился на спину, потянулся, как кошка, а затем закинул руки за голову.

– С тем же успехом мы можем уговорить деревья обрасти птичьими перьями. Что вы суетитесь, Месснер? Разве вам не ясно, что они не хотят никаких переговоров? Особенно с такими, как мы.

С такими, как мы. Очевидно, подумал Месснер, Гэн имеет в виду, что он плохо справляется со своими обязанностями. Зачем тогда он провел эти четыре с половиной месяца в номере отеля, вдали от Женевы, хотя приехал сюда для того, чтобы слегка развлечься и отдохнуть? Обе стороны вели себя на редкость неуступчиво, особенно сторона, засевшая в доме и не желавшая понимать, что ни одно правительство никогда не пойдет на уступки похитителей, как бы ни складывались обстоятельства. Правительство никогда не сдается, а если говорит, что сдается, то лжет. Всегда! Это абсолютно точно. Насколько понимал Месснер, в его обязанности не входило искать компромисс: он должен был всего лишь уберечь обе стороны от трагедии. Но даже на это у него уже почти не осталось времени. Несмотря на ритмичный топот бегунов по дорожкам вокруг дома и стук мяча на футбольном поле, он явственно ощущал, что под землей что-то происходит.

Красный Крест, как и Швейцария, всегда стоял за мирный нейтралитет. Месснер давно снял свою повязку, но не изменил своим принципам. Члены Красного Креста приносят заложникам еду и медикаменты, иногда передают документы для переговоров. Но они не шпионы! Не агенты! Иоахим Месснер ни слова не скажет террористам о планах военных, как ни слова не скажет военным о том, что происходит в стенах этого дома.

– Вставайте! – снова сказал он.

Гэн неохотно сел и протянул руку Месснеру, чтобы тот помог ему подняться на ноги. Здесь что, был пикник? С какой стати они пьянствуют в такую рань? Похоже, что и заложники вовсе не страдают. Все выглядят прекрасно: розовощекие и энергичные.