Господин Хосокава смеялся и целовал ее в щеку. Кто бы мог поверить, что на свете существует такая женщина? Он отправился на кухню, чтобы приготовить ей чашку чая, а Сесар сел рядом с ней у рояля, надеясь, что теперь, когда все удалились, они еще позанимаются.

Все ушли: одни играть в футбол, другие посидеть на травке и понаблюдать за матчем. Рубен уговорил командиров разрешить ему взять из садового сарая лопату и маленькие грабли и теперь с энтузиазмом рыхлил цветочные клумбы, которые до того методично прополол, вернув им прежние очертания. Он попросил Ишмаэля ему помочь. Тот не возражал – он никогда не любил футбол. Рубен вручил ему серебряную сервировочную ложку, с помощью которой тоже можно было копать.

– Мой отец прекрасно обращался с растениями, – рассказывал ему Рубен. – У него был настоящий талант. Он просто говорил растениям несколько добрых слов, и они росли как на дрожжах. Он хотел стать фермером, как и мой дед, но засуха все погубила. – Рубен передернул плечами и воткнул лопату в твердую почву.

– Он бы нами гордился, – поддакнул ему Ишмаэль.

Парни, которые сегодня отвечали за охрану, забрались на поросший плющом пригорок в углу двора, но вскоре, побросав оружие у стены, присоединились к игре. Бегуны для разнообразия тоже решили побегать по полю с мячом. Музыка все еще звучала у них в головах, и, хотя они не могли напеть ее мелодию, гоняли мяч в ее ритме. Беатрис перехватила мяч у Тибо и удачным пасом послала его Хесусу. Тот метким ударом пустил его прямо между двух стульев, изображающих ворота. Командиры скандировали: «Гол! Гол!» В последние месяцы листва на деревьях пышно разрослась, но, несмотря на густую тень, света кругом было достаточно. Время близилось к обеду. Като покинул свое место у рояля и, выйдя на свежий воздух, устроился на траве возле Гэна. Слышались удары мяча и выкрики: «Хильберто! Франсиско! Пако!»

Вдруг Роксана пронзительно вскрикнула. Она внезапно увидела в комнате незнакомого мужчину. Ее напугала не его военная форма и не оружие у него в руках – к этому она привыкла, – а его походка и стремительность его движений. Он шел так, словно его не могла остановить ни одна стена на свете. С какими бы намерениями он ни явился, было ясно, что он их исполнит: ему было плевать на ее слова и пение. Сесар вскочил на ноги, но был застрелен прежде, чем успел за чем-нибудь спрятаться. Он упал ничком, не заслонившись руками, не вскрикнув. Роксана рухнула на колени возле рояля и громко закричала. Она подползла к Сесару, в котором открыла величайший талант, и закрыла его своим телом, как будто с ним могло случиться что-нибудь еще. Она чувствовала, как его теплая кровь пропитывает ее рубашку, струится по ее коже. Она приподняла руками его голову и начала целовать.

После первого выстрела незнакомец, казалось, разделился: сначала на две, потом на четыре, восемь, шестнадцать, тридцать две, шестьдесят четыре части. С каждым хлопком мужчин становилось все больше, они заполнили собой весь дом, прыгали в окна, врывались в сад. Никто не понял, откуда они взялись: они вдруг возникли буквально повсюду. Они открывали ногами двери, проникали в каждый уголок. Они высыпали на футбольное поле, не дав мячу докатиться до следующего игрока. Звуки выстрелов слились в непрерывную канонаду, и уже невозможно было сказать, пытался ли кто-нибудь из террористов открыть ответную стрельбу. Все произошло в одну секунду, и за эту секунду весь забытый мир снова вступил в свои права. Мужчины что-то кричали, но от нарастающего шума, от оглушительной стрельбы, от стука в ушах крови, переполненной адреналином, даже Гэн не понимал ни слова. Он видел, как командир Бенхамин обернулся и посмотрел на стену, как бы прикидывая ее высоту, а затем упал, сраженный выстрелом. Пуля попала ему в ту часть головы, где был лишай. Этот выстрел оборвал не только его жизнь, но и жизнь его сидящего в тюрьме брата Луиса, которого расстреляли за участие в заговоре. Командир Альфредо тоже упал. Умберто, Игнасио, Гвадалупе лежали мертвые. Лотар Фалькен поднял руки вверх, за ним – отец Аргуэдас. Бернардо, Серхио и Беатрис тоже стояли с поднятыми вверх руками. «Приехали!» – сказал Лотар по-немецки, но переводчика рядом не оказалось. Немецкий язык теперь явно был ни к чему. Командир Эктор тоже начал поднимать руки вверх, но не успел донести их даже до подбородка.

Незнакомцы разбили группу на части, как будто знали каждого лично. Без малейших колебаний они одних отталкивали в сторону, других пинками выстраивали в очередь и гнали за дом, откуда слышалась беспрерывная пальба. Заложников и террористов явно было меньше, чем истраченных патронов. Даже если нападавшие намеревались вогнать в каждого человека по сто пуль, все равно им вряд ли требовалось производить такое количество выстрелов. Ренато катался по земле и верещал, как раненое животное. Двое мужчин подхватили его под руки и поволокли за дом. Отец Аргуэдас бросился на помощь парнишке, но тут же получил свою пулю. Он решил, что убит, – пуля задела его шею – и воззвал к Господу. Упав на траву, он понял, что ошибся. Он был жив. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой своего друга Ишмаэля, убитого не более двух минут тому назад. Над пареньком в голос плакал вице-президент, держа в руках его голову. Ишмаэль все еще сжимал ложку, с помощью которой рыхлил клумбы.

Беатрис подняла руки как можно выше над головой, и на ее запястье сверкнули часы Гэна, пустив по стене солнечного зайчика. Вокруг нее лежали все те, кого она так хорошо знала. Вот командир Эктор. Очки у него разбились, рубашка превратилась в грязный ком. Вот Хильберто, которого она однажды от скуки поцеловала. Он лежал прямо на спине, раскинув руки в стороны, как будто собирался улететь. Вот кто-то еще, изуродованный до неузнаваемости. Теперь все они внушали ей страх. Гораздо ближе ей были стреляющие незнакомцы – они, как и она, были живы. Она изо всех сил тянула руки, стремясь поднять их как можно выше. Она не мертвая. Она будет делать то, что ей скажут, и ее пощадят. Она закрыла глаза и стала всматриваться в свои грехи, надеясь, что и без помощи священника сумеет искупить хотя бы некоторые из них. Ей казалось, что чем меньше у нее останется грехов, тем легче она станет, и незнакомцы это заметят. Но все грехи вдруг исчезли. Она всматривалась и всматривалась в тьму перед глазами, но там не осталось ни одного греха, и это ее поразило. Она услышала, как Оскар Мендоса зовет ее по имени: «Беатрис! Беатрис!» – и открыла глаза. Он бежал к ней, протягивал вперед руки. Он спешил к ней как любовник, и она улыбнулась ему в ответ. Потом она услышала еще один выстрел, и на этот раз он свалил ее с ног. В груди ее взорвался фонтан боли и выплюнул ее из этого ужасного мира.

Гэн видел, как упала Беатрис, и принялся звать Кармен. Где же она? Он не мог вспомнить, выходила ли она в сад. Он не видел ее нигде. Ведь она такая умная, его Кармен. Она наверняка спряталась, если только не натворила какой-нибудь глупости. Что, если ей взбрело в голову искать его? «Она моя жена! Она моя жена!» – начал кричать он в этом бедламе, потому что только так надеялся спасти Кармен. Неважно, что он еще не просил ее выйти за него замуж, не обращался к священнику, чтобы тот благословил их брак. Она его жена в любом смысле слова, и это должно ее спасти.

Но ее уже ничто не могло спасти. Она была мертва, убита в самом начале атаки. Она была на кухне, собирала тарелки, чтобы отнести их в посудную кладовку, когда туда вошел господин Хосокава, чтобы приготовить чай. Он поклонился ей, и она, как всегда, застенчиво улыбнулась. Он не успел взять в руки чайник, как раздался голос Роксаны Косс. Но не пение, а пронзительный крик, переходящий в волчий вой. Господин Хосокава и Кармен бросились к двери. Вместе они выскочили в коридор: Кармен, более молодая, оказалась впереди. Вместе они ворвались в гостиную в тот самый момент, когда человек с винтовкой направил на них дуло. Роксана Косс подняла на руки тело своего ученика. Время, которое сжималось так долго, вдруг распрямилось и понеслось вперед с бешеной скоростью, как бы наверстывая упущенное. Все произошло в одну секунду. Роксана увидела их, человек с винтовкой увидел их, Кармен увидела Сесара, господин Хосокава увидел Кармен и резким ударом толкнул ее с простреливаемого пространства перед собой. Он оказался перед ней за секунду до того, как она снова бросилась вперед, за секунду до того, как вооруженный мужчина, прицелившись, разрядил свою винтовку. С шести шагов он не мог промахнуться, разве что случайно, в безумии пальбы и криков, но на ее месте почему-то оказался человек, который значился в списке спасаемых. Один выстрел навеки соединил их узами, которых никто не мог себе даже вообразить. Голова ее покоилась у него на плече, глаза смотрели куда-то поверх его плеча.