– Знаете, жизнь везде ад. В той или иной мере – но везде. Без службы, не имея особых навыков – я не знаю, чем себя занять. А без занятия, мозг становиться вязким, и ты много думаешь, а мысли они вредят, таким как я. Мне лучше не думать – ни о том, что было, ни о том, что будет. Я научился у китайцев уходить в себя, отстраняться, притворяться, что это не я – не над моим телом истязаются, не мою волю ломают. Я загнал все внутрь, притаился и ждал. Долго ждал и почти утратил надежду, почти потерял себя. Достать себя из той глубины, потом оказалось не так–то и легко. Первые месяцы, я смотрел на мир, как со дна большой ямы, боясь выбраться наружу. Мне не верилось, что я опять вижу своих братьев, что все мои муки закончатся. Что кто–то еще помнил обо мне… Но я смог, и теперь там внутри сидит тот другой – раб, которого взрастил плен. И надеюсь я про него больше не вспомню.

Редингтон слушал очень внимательно, налив себе и гостю немного бренди. Такие вещи на сухую не объять.

– Что ж повторюсь, вы очень волевой человек.

– Да, но я здесь не для того, чтоб на похвалу напроситься. Я здесь из-за вашего брата… Он был моим другом, очень хорошим другом… И, наверное, было бы более справедливо останься он в живых, а я погибни, потому, как он был этого достоин.

– Да, – вздохнул Бренсон, соглашаясь, зная, что гость правильно его поймет.

Оба помолчали, но видно лейтенант собирался что-то сказал:

– Он часто о вас вспоминал… любил вас… скучал. Не многие об этом знали, но я знал. И постоянно сокрушался, что ничего не сделал, чтоб противостоять отцу и вернуть вас домой…

Бренсон слушал, и был конечно тронут, но он это и так знал. Всегда, на каком-то своем подсознательном уровне, знал, что все именно так, как и сказал этот человек и сам испытывал к брату ничуть не меньше любви в ответ.

– В тот день, нас пошло туда четверо, – внезапно поменял тему гость, – у нас были четкие инструкции. Одна шлюха была нашим «языком», сдавала информацию о позициях противника. Она обслуживала многих высокопоставленных мужей… не знаю, даже интересно, почему мужчины предпочитают одних женщин больше нежели других… для меня все одинаковые… – Бренсон про себя снисходительно хмыкнул, но вслух промолчал. – Шлюха шлюхой, а ушки на макушке, она многое подмечала и память феноменальная. У китайцев принято женщину считать глухой и немой, но с нашими они проявляют говорливость. Наши дарят им всякие ненужные безделушки, да и видно в постели поласковей… Но я что-то отклонился… Знаете, в лагере для пленных я слыхал, что наши позиции за два года немного сдали… но сейчас, сейчас кое-что готовиться… Генерал Хоуп собирает силы и я тоже пристану к нему, мы выиграем эту войну. Помяните моё слово! Не позднее, чем через год, мы разрушим их дворцы и сядем на их троны…

Тут уж лейтенант Тарг разошелся, было очевидно, что он имеет зуб на врага и хочет лично поквитаться.

– Так что с моим братом? Вернул ему нить разговора Бренсон.

– Она нас подставила. Шлюха она и есть шлюха! Нас было четверо – их дюжина. Со своими острыми клинками и ярым желанием порезать нас на куски. Завязалась потасовка. Нас быстро обезвредили, мы даже оружие вытащить не успели. Потащили в какой-то подвал. Там начали пытать и начали с капитана Уэлсэра. – Лицо Бренсона помрачнело. Это было нелегко слушать. – Пол часа, изощренно, китаец-садист полосовал его, выпытывая наши военные тайны – и надо признать, из нас трех только капитан и владел той информацией, что им была нужна. Поэтому они и начали с него. (Они умеют различать, кто есть, кто). Но видя, что это не работает, они принялись за нас. Знали, такие доблестные люди не предадут, терпя собственную боль, но смотреть, как пытают другого – это уже совсем другое дело. Мои руки носят память о том дне, – он повернул ладони так, чтоб Бренсон мог их видеть. На обоих были ровные багровые шрамы от глубоких порезов. – Мои руки привязали к лезвию дао14, и стали медленно вытягивать острую сталь… Этот меч способен одним ударом отсечь всю кисть, впивается в плоть, как в масло… Но мне повезло, начался тот странный пожар… думаю простая случайность, не более. Поднялась жуткая суматоха, все вокруг забегало, зашевелилось. Нас сначала потащили с собой, но потом поняли, с таким грузом выбраться будет трудно. Это же был китайский бордель, народу тьма, везде масло, шелк и свечи… Нас бросили. Но мы все были связаны по рукам и ногам. Каждый пытался выбраться, как мог. Дыма уже было столько, что я понял, нам крышка, мы просто задохнемся. Так и случилось… но вот только я проснулся не в раю и даже не в аду, а в лагере для военнопленных. Что в сущности было одно и тоже. Какой-то энтузиаст меня вытащил в общей суматохе, а потом продал, как пленного офицера. Все знали, что меня вытащили с пожарища. И так как я был единственный британский пленный, решили использовать чтоб договориться с нашими – те знают, наши обычно своих не бросают. И теперь я уже скажу, как полагается, насколько я, несмотря ни на что, вам благодарен. И я бы очень хотел вас отблагодарить, если это возможно…

Бренсон странно смотрел, тщательно пережёвывая услышанное, допил бренди, поставил стакан на столик и наклонившись вперед заговорчёски спросил:

– Вы знаете чего я хочу, лейтенант Тарг? – это был отнюдь не риторический вопрос.

– Полагаю, что да…

– И вы пойдете на это?

– Без колебаний – он это заслужил, но только моего слова недостаточно…

– О, про это не волнуйтесь. Для меня главное, что правда только подтвердила все мои предположения. Я позабочусь, чтоб ей внял тот, у кого есть власть. А вы позаботьтесь, чтоб как можно больше людей знало, какой смертью погиб мой брат – развратной, сверху на шлюхе, как они сказали или, как истинный герой, охранная секреты этого драного правительства.

Последние слова Бренсон почти выплюнул на пол, так его возмущало все это.

Естественно придется зажать лорд-канцлера, по доброй воле он не пойдет на попятную. Но теперь Бренсон точно знал, что его брат герой и только это имело значение.

Когда он выпроводил офицеров, сразу направился в покои к жене. На ходу пропуская по две ступеньки, Бренсон несся к ней, словно мальчишка, в нем кипела радость. Он чувствовал, как близок к осуществлению мечты. А открыв двери спальни, с удовольствием увидел, как другая его мечта смотрит на него своими обворожительными глазами цвета изумруда, такая невозможно красивая и нежная под тонкими белыми простынями.

Он подошел, наклонился, жадно прошелся по изгибам жены, передавая через кожу рук горевший в нем неистовый жар. Мысль, что он добьётся желаемого возбуждала не меньше, чем жена. Он хотел ее так, как хотел всех женщин до этого вместе взятых. Радость бурлила в нем, приводя в дикий восторг.

Сочно припав к губам любимой, стал игриво ее оголять, хоть снимать было особо и нечего.

– Ты сегодня какой-то другой – промурлыкала Джулия, без стеснения давая мужу касаться своих самых укромных мест.