еще ничего не знал, но хотел бы узнать все до мельчайшей детали. Она кружила в ритме музыки, все с той же улыбкой на лице, выдающей ее блаженство. Время от времени, поворачивая в своем танце голову, она тоже бросала взгляд на Макса. Дождь усиливался, летнее небо темнело все больше, без сомнения, скоро грянет гром. Ветер все поднимался, а девушка продолжала раскачиваться. Музыкальная группа, наверняка вдохновленная приближающимся апокалипсисом, грянула импровизацию на тему «Riders on the Storm»[8] к величайшему восторгу самых стойких. Девушка от радости воздела руки к небу, потом развернулась и увлекла Макса в импровизированный танец. У него не было времени вспомнить, что он терпеть не может танцевать и наверняка выставит себя в смешном свете. Не было времени заметить, как чуть поодаль потешаются над ним друзья. Не было времени именно потому, что он оказался вне времени. В кои-то веки. Он просто был здесь, не чувствуя ни малейшего желания или необходимости анализировать ситуацию. Организаторы объявили, что вынуждены прервать концерт. Молнии испещрили небо, сделав его похожим на дантовский ад, и зрители продолжили разбегаться, огибая уже образовавшиеся лужи. Девушку окликнули ее друзья, но она сделала вид, что не услышала. Вскоре на площадке осталось человек пятьдесят. Шум дождя, раскаты грома и душераздирающий треск молний заменили музыкальные инструменты. Она и Макс все еще кружились, когда вышибала велел им убираться. Их пальцы переплелись, и Максу показалось, что девушка уже прожила тысячу жизней, он ощутил это в ее прикосновении. Ее пальцы были такими тонкими, хрупкими, нежными и словно терялись в его больших ладонях. Она была уникальна, и кое-что не вызывало сомнений: до сих пор он имел дело лишь с ее жалкими подобиями.

– Я всегда любила грозу, – заявила Кьяра и мягко отстранилась от Макса.

Он не задумывался, какой у нее голос, но тот оказался еще красивее, чем можно было ожидать. Он не представлял ни движений ее губ, ни выразительной ямочки на правой щеке, но они превосходили все, на что он только смел надеяться.

– Ты тоже?

Макс наконец вернулся к реальности; друзей уже не было. По сути дела, оставались только волонтеры и техники, пытающиеся уберечь все, что боится дождя. Он промок до костей. Стань температура на сто градусов выше или ниже, это ничего бы не изменило. Он не осмеливался заговорить из страха разрушить очарование, поколебать абсолют ситуации. Кьяра, совершенно не смущенная, похоже, его молчанием, забрала мокрые волосы в хвост, с которого капала вода.

– Тебе… тебе не холодно? – наконец спросил он и закусил губу, осознав всю банальность своих слов.

Пока один за другим гасли прожекторы, Кьяра смотрела на него своими черными глазами, но так ничего и не ответила – лишь снова улыбнулась. Выйдя с территории, где проводился фестиваль, она сразу двинулась прочь, и тогда Макс решился.

– Подожди…

Кьяра повернула лицо к небу, где с треском рвались молнии.

– Что? – не шелохнувшись, ответила она.

– Я тоже обожаю грозу.

– Правда?

– Да. Грозу, град, дождь, ветер. Все.

– Все? – развеселилась Кьяра, на этот раз взглянув на него.

– Все, – серьезно ответил он.

– Классно.

– Да… классно.

Дождь немного успокоился, гроза ушла к океану. Когда они зашли в арку, среди всей этой воды воцарилась мирная невесомая тишина. Только где-то на балконе звуки акустической гитары прокладывали себе путь сквозь негромкий перестук падающих на землю капель, и они слушали это в благоговейном молчании.

– Я пошла, – в конце концов сказала Кьяра.

Макс впал в панику. Он не знал, что делать и почему его захлестнули чувства, но ему представлялось немыслимым отпустить эту девушку вот так, без твердой уверенности в том, что увидит ее снова.

– Останься, пожалуйста.

Кьяра молчала. Казалось, она тоже чего-то ждала, вряд ли он в этом ошибался.

– Это было… ну, это…

– Волшебно? – предложила Кьяра.

– Да, точно, что-то вроде того.

– Знаешь, мне пора к друзьям, – извинилась она.

– А мне к моим… если только они уже не уехали. Да, между прочим, я Макс.

– А я Кьяра. Мне нравится твое имя, Макс, хорошо звучит.

– Кьяра, как красиво.

– Макс и Кьяра, – задумчиво повторила она, доставая телефон из заднего кармана джинсов.

– Макс и Кьяра, – оторопело повторил он.

– Меня уже потеряли… – сказала она, указывая на аппарат.

– Я не могу позволить тебе вот так уйти. По крайней мере, дай мне свой телефон!

– А зачем мне это делать, скажи на милость?

– Затем, что… Иначе, мне кажется, я сделаю тебе предложение прямо сейчас.

– Не говори всякую чушь! – прыснула она.

Макс запустил руку в свою мокрую шевелюру.

– Мне так кажется.

– Когда делают предложение руки и сердца, ничего не должно казаться, нужна абсолютная уверенность!

– Я знаю, что однажды мы поженимся.

Кьяра серьезно поглядела в лицо этого появившегося из ниоткуда парня, потрясшего все ее существо.

– Следи за тем, что говоришь. Лично я всегда держу свои обещания.

– Тогда обещаю, что мы поженимся. В день, когда будет гроза. Решено.

Исчерпав слова, Кьяра и Макс медленно сливаются в своем первом поцелуе, когда в пятистах метрах от них в громоотвод на Фонарной башне крепости ударяет молния.

9

Нью-Йорк

Кирпичные фасады и служебные лестницы повсюду – все такое непривычное. Макс и Кьяра бродят по прилегающим к гостинице улицам, душой и телом погружаясь в это путешествие. Над бульварами нависают гигантские светофоры, вокруг них – множество светящихся реклам. Спокойно разъезжают желтые такси, пользуясь пока еще не плотным движением. Улицы образуют идеальную сетку. При других обстоятельствах и в другое время Макс и Кьяра были бы счастливы оказаться здесь и бродить рука в руке. Но они всегда предпочитали отдых с друзьями поездкам в дальние страны. Дром, Перигор во Франции и Страна Басков – вот стратегические места, где всем их близким легко собраться. С тех пор как Лу и Анна еще в детском саду стали неразлучны, Макс и Кьяра очень сблизились с Полем и Изой, и обе семьи фактически каждое лето на полмесяца снимали большой дом, способный вместить друзей и одной семьи, и другой. Разумеется, в это число входили и Анри с Розой, всякий раз по странному стечению обстоятельств оказывающиеся неподалеку. Они всегда застревали надолго, а вот Жозеф держался особняком.

Еще слишком рано, чтобы изображать из себя туристов, городские артерии, которые скоро превратятся в привычно кишащий муравейник, только просыпаются. Работавшие в ночную смену расходятся по домам, торговцы готовятся открыть свои магазины; только путешественники, съехавшиеся из самых разных часовых поясов, мужественно окунаются в остатки утреннего тумана, разгоняемого воздуходувками кондиционеров.

– Может, попробуешь поспать? – спрашивает Макс.

– Я не смогу и глаз сомкнуть.

– Тогда позавтракаем?

Кьяра лишь пожимает плечами, и тут Макс становится перед ней, преграждая путь.

– Эта поездка станет невыносимой, если ты не приложишь хоть минимум усилий.

Она долго смотрит на него, а потом опускает глаза. У нее действительно пока не укладывается в голове, что они оказались за тысячи километров от своей привычной жизни. По иронии судьбы они остались наедине ровно в тот момент, когда следовало бы планировать расставание.

– Ты прав.

– О! Так-то лучше! Сюда зайдем? – продолжает Макс, указывая на какое-то кафе.

– Подожди… Мне хотелось бы дойти до берега.

– До Бэттери-парка?

– Ну да, пока там еще нет народа.

– Без проблем, – отвечает он, оставив позади витрину с кучей выпечки.

Через полчаса они тяжело опускаются на скамейку, у обоих ноги гудят от накопившейся за время полета усталости. Кьяра наконец получает удовольствие. Именно отсюда отправляется большинство корабликов на остров Эллис и тех, которым предстоит обогнуть статую Свободы. Вдали в клочьях тумана угадывается этот металлический идол.

– Очень кинематографично, – отпускает комментарий Макс, оглядывая бухту.

Огромная дама, серая и блестящая, тянется к небу, еще не решившему, каким оно сегодня будет. Рядом с Максом и Кьярой какой-то невысокий старик неопределенного возраста с белыми, как у альбиноса, волосами и бледной до прозрачности кожей не спеша давит каблуком хлебные корки. Среди птиц наблюдается необычайное оживление, а в каждом движении старика читается стремление экономить силы. Когда, по его мнению, каждый кусочек оказывается достаточно измельчен,