на землю. И застыла, недоверчиво и пытливо глядя ему прямо в глаза. Он, обрадовавшись, протянул ладонь к белке. Она заглянула в его ладонь:

«Цвик-щёлк!» — Белка пристально, не моргая, смотрела на него.

— На! Бери орех! На! Мне не жалко, парашютистка! — Угощал Олег. — Я шершня даже мёдом кормил.

«Цвик-щёлк! Мальчик не жадный», — прощелкала белка, но орех не взяла.

— Ах ты! Рыжая, конопатая, хитрая зверушка! Тебе золотой орех нужен? — Обиженно отдёрнул руку он. — Хвост рыжий, конопатый. Мой дед охотник! Он тебя поймает! — погрозил Олег кулаком.

Белка взмахнула хвостом раз-два и вдруг прыгнула на скейтборд и покатилась.

— Смотрите! Смотрите! Белка на скейтборде! — от радости Олег запрыгал на месте. — Ловите!

— Стой! — крикнула Оля. — Я фоткаю.

— Кого?

Скейтборд ехал-ехал и уперся в сосну. Белка взметнулась вверх по стволу. И вот она уже на большой лапе сосновой качается.

Оля успела сфотографировать белку на скейтборде, на дереве, на земле.

«Цвик-щёлк! По доскам прыгаете, а по веткам прыгать не умеете. Смешно». — Белка прыг на ветку и спряталась. Упала сосновая шишка, подпрыгнула как мячик.

Отчаянно прыгнув на скейтборд, Олег помчался. Но доска вильнула. Перевернулась. И он упал.

Оля подбежала к Олегу:

— Зачем ты хочешь поймать мою белку? Она тебе мешает! — брови её опустились, глаза почти закрылись, словно это в неё был брошен камень. И вдруг увидела у него кровь на ободранной ладони. — Тебе больно?

— Я не девчонка! Я ничего не боюсь! Мне не больно! — крикнул он, однако, не вставая.

Вдруг подлетел большеглазый чёрно-жёлтый шершень.

— Я даже шершня поймал! Хочешь, поймаю!? А ты знаешь, как кричит шершень? «У-у-у!» Как труба. Он у меня жил в трёхлитровой банке. Он был такой большой! Вот, как мой палец.

— Ты его сфоткал?

— Мой телефон не снимает, — Олег дул на поцарапанную руку и думал: «Почему с ней белка дружит, а со мной нет?»

— А куда ты шершня дел? — удивилась Оля.

— Съел.

— Олег — ты слон! Нет, ты бельчонок в посудной лавке! — не вытерпела, засмеялась Оля, глядя на его клетчатую, как у клоуна, футболку. — Он же кусается, как пчела!

— Шершень сильнее пчелы в десять раз! Отпустил я его. А в банку посадил хомячка. Он всё ест, даже колбасу «докторскую».

Подошла Любовь Александровна в вязанной бежевой безрукавке и спросила:

— Как будет по-русски, если белочка — это мальчик?

— Белок, бельчак, бельчук.

— Бельчонок.

— А если он вырос?

Дети переглянулись и пожали плечами.

— «…Милый дедушка, а когда у господ будет ёлка, возьми мне золоченый орех и в зелёный сундучок спрячь». — И вдруг, хитро прищурившись, спросила: — Кто сочинил?

— Ванька! Мы это уже проходили, читали, — радостно крикнул Олег, поднимаясь. — Он адрес написал «На деревню дедушке».

Солнце высветило царапину. Бабушка Люба наклеивала на ранку пластырь и говорила:

— Ванька в рассказе «Ванька» писал письмо дедушке на деревню. Антон Павлович написал больше 60 рассказов. И еще Чехов писал: «… Почитайте старших не потому, что за непочтение угощают берёзовой кашей, а потому, что этого требует справедливость».

— Мой скейтборд самый быстрый!

— Как по-русски «скейтборд»? — Спросила учительским тоном бабушка и сама ответила: — Борд — это просто доска. Скейт, значит, скользить, кататься.

— Летающая доска! Доска — скороход.

— А белку ловить — только ножки отбить. Пусть живёт на свободе. Угощайся орешками, охотник.

Оля кружилась, глядя на верхушки деревьев, и пела: «Пушистым хвостиком взмахну — тепло своё вам подарю. А может быть, станцую и спою».

Олег вскочил на свою доску с колёсами, поехал и опять чуть не упал, но вовремя спрыгнул и думает: «Как подружиться с белкой? Я ей тоже орехи даю, а она не берёт у меня. Эта белка, наверное, девчонка. Девчонки всегда между собой дружат. Может ей песню спеть?»

Бабушка любовалась тем, как дети радовались. И ей казалось, что мир между детьми налажен, и она думала: «Есть заповедные места, где дети и белки не боятся друг друга, и где дружба дороже золотого орешка».

В сентябре Оля в школе показала фотографию Людочке «Белка на скейтборде» и так её удивила, что она тоже стала фотографировать зверят.

12 сентября 2022

7. Бронзовый картуз

Антон Павлович Чехов любил смотреть, как сеет свет солнце сквозь осеннее красно-синее сито листьев в саду. Яблоки антоновские ещё кое-где висят на ветках, как птицы-зеленушки.

Тётя Аня и шестилетний Егорка приехали посмотреть заповедный музей в Мелихово.

Анна отпустила таксу, та от радости стала крутиться, бегать по саду, как щенок. А это что? Остановилась она. Две таксы черно-подпалые и недвижимые. Такса обнюхивает их и думает: «Почему не пахнет?» И рядом странное что-то, круглое, с бортиками и козырьком бронзовым, и монеты медные блестят, поблескивают, словно караси.

— Эти таксы ненастоящие! — подошел подросток в желтых ботинках.

— Настоящие! — подбежал мальчик помладше в белом картузе и вынул «карасей», — папа рассказывал, что такса — это по-немецки барсук. Такса поймает барсука! Видите, носы у наших такс-барсуков блестят. Это мы натерли.

— Барсук — это не такса, — улыбнулась Анна.

Она открыла камеру и стала снимать для будущего фильма такс-барсуков, антоновские яблоки. Как интересно выглядят дети. У старшего — жёлтые, как у клоуна, ботинки. И смешной большой белый картуз на маленькой голове у младшего, словно гриб дождевик.

Егор снимал тётю Аню на свой новенький смартфон. Он мечтал быть кинооператором, как его тётя.

— Каштанка у Антона Павловича — это была помесь таксы с дворняжкой, — говорил младший мальчик в белом картузе, крутясь перед камерой. — Мне дядя Ваня говорил, когда я ему «Каштанку» читал. Мой дядя Ваня в собаках разбирается!

— Картуз ненастоящий! — желтый ботинок ударился опять о козырёк, словно хотел его пододвинуть.

— Что это? — Анна вынула из картуза камень, похожий на яблоко небольшое. Она строго посмотрела на подростка. — Что это такое? Камень?

— Это