— Мы поддерживаем внешний вид.

Появился седой человек в летной фуражке с «птичкой».

Сергей Иванович, — представился он, — ко­мандир этого аппарата.

Олег Николаевич, хранитель этой Банду­ры, — ответил папа, пожимая руку летчику. А тот деловито обмерил бечевкой ящик с Бандурой и по­казал бечевку папе: не пройдет. На бечевке были завязаны узелки — как понял Митька, высота и ширина двери.

Ящик можно разобрать на щиты, а в Ванаваре опять соберете, — подсказал Сергей Иванович. — Я дам вам отвертку.

Когда папа открывал ящик и все смотрели на Бандуру, мимо Блинкова-младшего промелькнула знакомая тонкая фигурка и со счастливым визгом кинулась к мрачному парню:

— Пашка!

Пашка расцвел. Он подхватил зеленоглазую на руки, покружил и поставил. Подошел Сергей Ива­нович и обнял Пашку и Лину за плечи. Три пары зеленых в крапинку глаз довольно смотрели друг на друга. Целились дырочками ноздрей три курно­сых носа: у Лины потоньше, у Сергея Ивановича и у Пашки помясистее. Сияли три одинаковые улыбки.

Солнце палило, нагретый фюзеляж самолета дышал жаром, как печь, но Митьку прошиб холод­ный пот.

— «Ан-2», старичок, — улыбнулся папа. — На таких твой дедушка учился летать. А покраска арктическая.

Сейчас папа своими руками поможет им погру­зить в самолет изобретение академика Лемехова. Можно ручаться, что Ученая Бандура не долетит до Ванавары. Но попробуй скажи об этом папе! Вы­смеет, и только. Кричи, скандаль, доказывай свое, упади и бейся головой. Самое большее, чего ты до­бьешься, — денег на обратную дорогу и презрения на всю оставшуюся жизнь. Папа не верит в при­шельцев. И не поверит! Чтобы его убедить, нужна инопланетная штука, какой-нибудь бластер-шмас-тер, который снес бы половину аэропорта. Но и то­гда Митькин ученый папа может сказать: «Это же эффект Боткина-Петкера, дифракция диспепси­ческого квартирума. Я об этом читал пять лет на­зад, а теперь, видишь, уже сделали!»

Блинков-младший огляделся, раздумывая, что учудить, чтобы папа отказался от полета. У стены ангара стояла ржавая рама грузовика без колес. А что? Подходит. Главное, чтобы все выглядело непринужденно. Пройтись рядом, споткнуться и головой — о вон ту торчащую железку. Не попасть бы виском, а то убьешься насмерть. Надо только рассадить себе лоб, и хорошенько, чтобы кровь за­лила глаза. Единственное, чего по-настоящему боится папа, — это повредить голову и стать идио­том. И за сына испугается.

Митька уже отошел к грузовику, рассчитывая, где споткнуться, как вдруг понял, что так он спа­сет одного себя. Папа — обязательный человек. Раз ему поручили доставить Бандуру, он доставит. А Митьку отправит в больницу, конечно, собира­ясь вернуться к нему этим же самолетом и не зная, что не вернется... Когда зеленоглазые приблизятся к нему, чтобы убить, он же ничего не поймет, не поймет до последнего мгновения!

Нет, бросать папу нельзя. Вдвоем у них будут шансы отбиться... Торопя события, Блинков-млад­ший достал свой складной нож с отверткой и по­шел помогать отцу, который вывинчивал из ящи­ка последние шурупы.

Рев тысячесильного мотора пронизывал старичка «Ан-2 » насквозь и отдавался в костях. У Блинкова.младшего давно заложило уши. Пассажирских кресел в самолете не было, по бортам тянулись две длинные скамей­ки. Летишь боком, в иллюминаторах напротив только небо, а чтобы посмотреть на землю в иллю­минатор за спиной, надо сворачивать шею. Зато никто не подкрадется с тыла.

Внизу горела тайга. За два часа полета Митька насчитал восемь пожаров. Одни бушевали на де­сятки километров, другие тлели желтоватым тор­фяным дымом. Иногда дымное облако накрывало низколетящий самолет, и запах гари не выветривался еще долго после того, как пожар оставался позади.

За открытой дверью пилотской кабины в левом, командирском кресле почитывал газетку главарь зеленоглазых. Штурвал немного пошевеливался без его участия. С Митькиного места не было вид­но, чем занимается второй пилот в правом кресле. С час назад он выходил, чтобы поговорить, вернее, поперекрикиваться с Пашкой, но Сергей Иванович не взял штурвала.

Самолет летел на автопилоте, и это было плохо. Значит, главарь тоже сможет участвовать в схват­ке за Бандуру. Немного утешало то, что второй пи­лот оказался кавказцем с висячим носом, усами и жутким акцентом. Зеленоглазые, конечно, ему друзья-приятели. Но еще неизвестно, как он себя поведет, когда друзья-приятели начнут убивать пассажиров.

Населенных пунктов в иллюминатор давно не наблюдалось, и Митька ждал, что зеленоглазые вот-вот начнут.

Он хорошо устроился. Справа папа, слева тяже­лый на вид огнетушитель, под скамейкой какая-то кирка или, может, ледоруб с острым стальным клювом и короткой рукояткой. Ухватистая штука, подходящая для боя в тесноте. У другого борта сто­яли прислоненные к скамейке щиты от Бандуриного ящика. Митька прикинул, как при первой же опасности повалить один щит на себя. Толстые дос­ки по грудь закроют и его и папу. Из-за них можно будет действовать киркой-ледорубом.

Слабым звеном в обороне оставался папа. Он старый солдат, хладнокровный, жилистый и гиб­кий. Пришельцы еще не знают, с кем связались! Папа их нашинкует, как морковку по-корейски. Беда в том, что сейчас он совсем не чувствует опас­ности. Придется первый удар принять на себя, а потом папа втянется.

А папа был счастлив. Всю дорогу он боялся сделать что-нибудь не так и осрамиться перед акаде­миком Лемеховым. В купе покрикивал на Митьку: «Пройди боком! Не трогай ящик!» В машине изво­дил шофера: «Притормозите, впереди рельсы». А здесь поначалу заглядывал в кабину к Сергею Ивановичу, проверяя, вправду ли самолет летит на безопасной для Бандуры высоте. Но путь подходил к концу, и папа решил, что поручение академика выполнено. Зная, что никто, кроме сына, не услы­шит, он в голос пел под рев мотора:

Долог путь до Ванавары! — невнятно траля-лякал и, погодя, начинал опять: — Долог путь до Ванавары!

Что это?! — прокричал Митька.

Песня английских летчиков! Из очень старо­го фильма! «Долог путь до Типперери»! Только я слов не знаю! И что такое Типперери, тоже не знаю!

Теперь что?!

Тип! Пе! Ре! Ри! — надсаживаясь, выкрик­нул папа, закашлялся и махнул рукой. Нет, разго­варивать было невозможно.

Через минуту Митька опять расслышал:

— Долог путь до Ванавары!

Мотив был заразительный, и он подпел.

Лина за все время не сказала ему ни слова. Мо­жет, уже считала Митьку покойником, а может, жалела, но сама ничего не могла поделать. Еще до взлета она и Пашка расстелили в хвосте самолета большой брезент и стали возиться с парашютом. Сначала Пашка проверял, как он уложен. Потом пристегивал к мешку новые лямки, пока не полу­чилась конструкция, которую можно было бы на­деть на некрупную лошадь. Наконец, они с Линой вдвоем напялили все лямки на себя и преврати­лись в сиамских близнецов: Лина спереди, при­стегнутый к ней Пашка сзади. Стало ясно, что лямки специально сделаны, чтобы вдвоем прыгать с одним парашютом. И они стали прыгать!