я? Я думала, что с Вадимом умерла половина моего сердца. Это правда! И если бы не моя дочь, я не знаю, как бы это перенесла. И это тоже правда! Но как можно ответить на вопрос, хотела ли я, чтобы он вернулся, если это не-воз-мож-но?!»

И тут Марина, словно опомнившись, села на кровати:

— Кто вы?.. Кто вы такой?.. Отойдите от… Сюзи, милая, иди сюда, детка!

Марина, отбросив плед, соскочила с кровати и схватила дочку за руку. Но та вырвала свою руку и зло прошипела:

— Ш-што, ты совсем не дорожиш-шь папой, да? Для тебя он пустое место?

— Что ты такое, говоришь, Сюзи? Твой папа умер. Умер два года назад! Этот мужчина — обманщик!.. Да кто вы такой, чёрт возьми?.. Сюзи, он не может быть твоим папой! Милая, иди же со мной.

Было видно, что Сюзи растерялась. Она смотрела то на мужчину, так похожего на её папу, то на маму, умоляющую её уйти с ней — и не могла сделать выбор.

Тут мужчина поднялся с кровати и взял Марину за руку — не сильно, но будто имел на это право. Тогда она, вырвав руку, закричала:

— Не трогайте меня! — Тут из её глаз уже брызнули слёзы. — Вадим мой умер. Умер!

— Я и есть твой Вадим, моя Мэри. — Голос его дрожал, его глаза блестели, а над правой его бровью побагровел старый шрам — точно, как и раньше, когда Вадим о чём-то сильно переживал. — Да, я когда-то умер. Умер по-настоящему. Но наша Сюзанна сделала меня — и вот теперь я здесь! Рядом с тобой.

Он вдруг улыбнулся ей и пропел:

— Я, такой болван и задира,

Влюбился в глаза цвета сапфира…

У Марины вытянулось лицо — этот дурацкий стишок Вадим читал ей, когда они ещё встречались.

Он медленно протянул к ней руку и спросил:

— Ведь мы теперь не расстанемся — да, моя милая?

Марину словно парализовало. Это было невероятно, но этот мужчина казался ей таким реальным: он говорил, как Вадим, смотрел, как Вадим и касался её — там: на кровати, когда она ещё не открыла глаза, и здесь: за руку — тоже, как Вадим! Повадки, мимика, этот шрам, веснушки на руках — всё было его, Вадима — того, кто однажды лежал в гробу с закрытыми глазами и принимал её прощальный поцелуй!

На какое-то мгновение её губы обозначились тенью улыбки, а её рука сделала едва уловимое движение… в сторону её Вадима.

Он это заметил — облегчённо вздохнув, он подошёл к ней и, чуть расставив руки, пригласил её в свои объятия.

Но тут вся рациональность, которую сейчас втаптывали в грязь, вдруг распрямилась, и Марина в исступлении прокричала:

— Не-е-е-ет!

Мужчина с лицом Вадима сделал обиженное лицо и отшатнулся.

— Тогда и ты-ы-ы уходи от нас! Про-очь! — прокричала, плача, в ответ Сюзанна и стиснула кулачки. — Ты не любишь нас. Не любишь! Не любишь! Иди к своему Олегу! А мы… А мы!..

Сюзанна задыхалась, её лицо побагровело, на висках её выступили синие жилки, но, сумев взять себя в руки, она уже без крика, а даже наоборот: почти шёпотом — зато обжигая каждым слогом, добавила:

— А мы с папой найдём себе другую маму — которая будет любить нас.

Последние слова приковали Марину к стене невидимыми цепями.

«Да ведь это сон! Это — сон!»

Абсурд происходящего порождал мысли именно о сне, и, цепляясь за эти мысли, Марина впилась ногтями себе в руку — впилась до боли, до крови, впилась, чтобы скорее проснуться, — но ничего не менялось.

Человек, утверждавший, что он — её муж, который вернулся с того света, с укором смотрел на неё и качал головой. То же самое делала Сюзанна.

А с потолка стали опускаться мыльные пузыри: огромные, нелепые — они касались паркета и застывали полусферами, чтобы лопнув, оставить там мокрое пятно. Марина смотрела на эти мокрые пятна и вздрагивала.

Когда же рядом с Сюзанной появилась ещё одна Марина — точная копия её самой, то она (настоящая!) тут же вздрагивать и перестала. Новая Марина с издёвкой кивнула ей, как старой знакомой, затем прижалась к копии Вадима и, нагнувшись к Сюзанне, поцеловала её, а затем что-то прошептала ей на ухо.

Настоящая Марина тихо охнула; тело её кулем сползло на пол, да так и застыло — будто не человек это вовсе, а брошенная в угол надоевшая всем кукла; лицо Марины в этот момент казалось до странности пустым, оно не выражало ничего — и лишь лихорадочный блеск в её глазах говорил о небывалой битве мыслей.

К ней подошла Сюзанна.

— А хочешь, я расскажу, где твой Олег? Ну, так как? Ви-ижу, что тебе интересно!.. Я его ффукнула, мам, — или, говоря другим языком, уничтожила. Ну, ты же сама всё видела! Вы с ним подсматривали за мной! Как это… гадко, мам. Зато… ты теперь знаешь, как пропал твой Олег. Ведь правда?

— Но… как? — пролепетала Марина.

В это время один из мыльных пузырей лопнул прямо у неё перед глазами, и она снова вздрогнула.

— Как? Я сама не знаю, как. После травмы головы я стала другой. Я могу делать предметы, делать животных, делать людей — даже тех, кто когда-то умер! Я просто думаю об этом, и они появляются… или исчезают. Так я сделала папу. Я давно хотела его оживить, но… — Сюзанна пожала плечиками, — почему-то боялась. Я ведь люблю своего папочку. А ты… ты разлюбила его и полюбила другого. А я не люблю другого. Потому что папа должен быть один! — При этих словах Сюзанна топнула ножкой.

— Но твой папа умер, малышка, — слабым голосом говорила Марина. — Это ненастоящий папа. Ты его выдумала, он не существует. Как и эта… женщина — она тоже не существует.

— Я очень даже существую, — сказала, подбежав, другая Марина и с силой стукнула ногой по настоящей. Та снова охнула.

— Прости, мама, — сказала Сюзанна. — Но у нас нет выбора.

И в этих словах родной дочери было столько значения, что Марина всё поняла: у них и правда нет выбора.

Под взглядом семьи она медленно поднялась на ноги. А затем, не переставая смотреть на Сюзанну, взирающую на неё исподлобья, стала пятиться в сторону ванны.

За ней молча продвигалась вся троица.

Уткнувшись в дверь, Марина остановилась. Остановилась и троица. Лишь мыльные пузыри — огромные и вытянутые, как лошадиные головы — беспрерывно падали на пол. По лицу Марины бежали слёзы. Она смотрела на Сюзанну и старалась