Линн почувствовала, что интерес к ней стремительно падает, как столбик термометра по мере приближения к поселку.

Разговор шел исключительно на профессиональные темы. Линн представила, как веселились бы редакторы и издатели, доведись им услышать звучащие здесь угрозы по поводу их будущего. Впрочем, они, наверное, до того настрадались от неверного толкования писателями их писем, что почувствовали бы только раздражение.

— Попробуй хоть немного им посочувствовать, и тогда твоя досада улетучится, — посоветовала проницательная Фло. — Такие же разговоры ты услышишь и среди тех, кто слоняется вокруг Голливуда и на кинофабриках в обеденный перерыв. Это средство поддержать свой слабеющий дух. Видишь женщину? Вон там… Ту, которая считает, что у нее внешность цыганки?

Линн повернулась и увидела женщину средних лет. Та с серьезным видом что-то говорила группе людей, собравшихся возле нее.

— Она разбила мне сердце, — тихо призналась Фло. — Зовут ее Роума. Последние два года она приезжает сюда на летние семинары для начинающих литераторов… Не помню, что за организация их устраивает. Осенью Роума явилась ко мне домой с письмом.

Знаешь, Линди, более изысканного образчика сатиры, чем это письмо, я в жизни не читала! Преподаватель писал, что научил ее всему, чему мог. Она, мол, обладает таким своеобразным талантом, что, по его мнению, ей лучше продолжать работать самостоятельно. Далее он предупредил, чтобы Роума не сдавалась, пока не найдет «рынок сбыта» для присущей ей манеры письма.

У нее была прекрасная работа с приличной зарплатой. Но после этого письма она уволилась, на собственные сбережения купила здесь домик и теперь готова поразить мир своим своеобразным талантом.

— И ты…

— Я разубеждала ее, как могла. Но… — Фло пожала плечами, — она заявила, что, судя по той дребедени, какую я пишу, едва ли я имею право давать ей советы.

— Этот преподаватель… — возмущенно заговорила Линн.

— Не вини его, — утомленно перебила девушку Фло. — Те, кто считают себя писателями, отличаются поразительным эгоизмом. Ничто не может разубедить их, кроме прямого отказа, да и в нем они винят некомпетентных редакторов. Разумеется, никто из них, — добавила Фло, — не хочет работать по-настоящему, как все мы. Как-то раз перед самым приходом Роумы я выбросила в корзинку для мусора сразу две главы. Пять тысяч слов.

Линн кивнула:

— Иногда я выбрасываю гораздо больше, чем оставляю.

— Правильно, — одобрила Фло. — Роума начала читать мне нотации по поводу такого расточительства. Я сказала ей, что испекла корж для бисквитного торта, но забыла положить туда яйца; кто-нибудь другой мог бы воспользоваться им для пудинга, но мой редактор заказал мне именно бисквитный торт.

Они направились к столу, заставленному холодными закусками, осторожно отыскивая дорогу при слабом свете свечей. Линн вглядывалась в собравшихся, изучала их и определяла свое отношение к ним точно так же, как поступала с книгами, — одни откладывала, чтобы обязательно прочитать, другие же старалась больше никогда не брать в руки.

Кент и Сид отыскали для Фло и Линн теплый уголок. Когда все уселись, Сид заметил, что их выдумка насчет «Линди» сработала. Никто не проявлял обычного рвения познакомиться с вновь прибывшей.

— Хотел бы я знать, — раздраженно заговорил Кент, — почему многие молодые художники и писатели считают, что должны одеваться так, словно вышли из магазина с маскарадными костюмами?

— Все очень просто, — откликнулся Сид. — В прежние времена, когда женщины носили кринолины, а мужчины — плотно обтягивающие панталоны и высокие воротники, люди творческих профессий отказывались подчиняться подобной моде, и их обвиняли в эксцентричности. Теперь, когда в моде более удобная одежда, молодежи не хочется выглядеть как все.

Разговоры стихли, и с улицы послышался странный шум. Все как по команде повернулись к окнам. Вспыхнул сноп ослепительно яркого света, и кто-то воскликнул: «Снегоочиститель!» Толпа бросилась к окнам. Много позже Линн решила, что именно поэтому оказалась наедине с мужчиной, появившимся на пороге.

В первое мгновение он ее не заметил, и девушка смогла внимательно вглядеться в него. Жесткие морщины, прорезавшие изможденное лицо, в мерцающем свете свечей казались выгравированными.

Как ужасно он изменился, подумала Линн. На нем лежала печать безнадежности, безысходности, глухого отчаяния.

Он заметил девушку, и тотчас все изменилось. Расправились плечи, вернулся самоуверенный вид. Мужчина улыбнулся ей профессиональной улыбкой, словно намекая, «по-моему, мы где-то встречались».

— Кинг! — воскликнула она.

— Кинкейд, — докончил мужской голос.

Словно довершая приветствие, в гостинице и во всем горном поселке вспыхнул свет.

Линн сидела, не прислушиваясь к разговорам. Ей было не до них. Девушка пыталась собраться с мыслями. Кто-то объявил на всю комнату, что снегоочиститель прибыл расчистить дорогу для электромонтеров и машины «Скорой помощи». Где-то в горах человек сломал ногу, и по любительскому радиопередатчику оттуда была передана просьба о помощи.

Кинг Кинкейд приехал следом за снегоочистителем. Хотел провести все зимние праздники в горах. Он даже заказал снегопад.

Сидящий рядом с Линн Тейбор пробурчал:

— Ну почему никто не скажет великому человеку, что нам известно, во что обходятся холостяку праздники в Голливуде!

Линн с негодованием повернулась к нему:

— Имея столько, сколько он заработал на «Зиме мира», ему вряд ли приходится беспокоиться о стоимости подарков.

— Слушай, лапочка, — недовольно поерзал Тейбор, — это было пять лет назад. Парень все промотал. Деньги за книгу, права на фильм и все прочие права он никуда не вложил. Посчитал, что напишет другую «Зиму мира» и так же покорит публику, поэтому начал разъезжать вместе с ребятами, которые в год зарабатывают столько, сколько он получил за книгу. С тех пор наш супермен не напечатал ни строки.

Линн повернулась к Сиду. Тот, нахмурясь, наблюдал за Кинкейдом.

— Не понимаю, — прошептала она. — Это же гениальная книга.

— Вероятно, в этом все дело, — медленно произнес Сид. — Вспомни авторов нашумевших книг. Честно говоря, не знаю, может, их вторая или третья книги получились не столь удачными или мы ждали от них слишком многого, а возможно, они все сказали в своем первом произведении. Их вторая книга редко пользуется такой же популярностью, как первая.

Тейбор нетерпеливо вступил в разговор:

— Обычно вторая и даже третья выезжают за счет успеха первой. После этого, как знать? Но по какой-то непонятной причине Кинкейд не может выжать из себя вторую.

Так вот чем объяснялось выражение липа Кинга Кинкейда, подумала Линн. Такое потерянное, даже безысходное… В тот момент, когда Кинг считал, что его никто не видит, он позволял себе снять маску благополучия.