— Эх, мне бы хоть полк! Но я, Фандорин, не у дел. Вамнадо в штаб, к главнокомандующему. Я должен закончить рекогносцировку, а вамвыделю конвой до Царевиц. Вечером милости прошу в гости, Варвара Андреевна. Вшатре у господ корреспондентов бывает весело.

— С удовольствием, — сказала Варя и боязливопосмотрела в сторону — туда, где положили на траву пленного офицера. Двоеказаков присели рядом на корточках и что-то с ним делали.

— Тот офицер мертвый, да? — шепотом спросила Варя.

— Живехонек, — ответил генерал. — Повезлочертяке, теперь сто лет проживет. Когда мы башибузукам на хвост сели, они емупулю в голову, и наутек. А пуля — она, как известно, дура. Прошла покасательной, только лоскут кожи сорвала. Ну что, братцы, перевязаликапитана? — громко крикнул он казакам.

Те помогли офицеру подняться. Он покачнулся, но устоял наногах, а казаков, хотевших поддержать за локти, упрямо оттолкнул. Сделалнесколько дерганых шагов на неверных, того и гляди подломятся, ногах и, вытянувруки по швам, прохрипел:

— Ге… генерального штаба капитан Еремей Перепелкин,ваше превосходительство. Следовал из Зимницы к месту службы, в штаб Западногоотряда. Назначен в оперативный отдел к генерал-лейтенанту Криденеру. По дорогебыл атакован отрядом вражеской иррегулярной кавалерии и захвачен в плен.Виноват… Никак не ожидал в нашем тылу… Даже пистолета при себе не было, однашашка.

Теперь Варя рассмотрела страдальца получше. Он был невысокростом, жилист, каштановые растрепавшиеся волосы, узкий, почти безгубый рот,строгие карие глаза. Вернее, один глаз, потому что второго по-прежнему было невидно, но зато во взгляде капитана уже не было ни смертной тоски, ни отчаяния.

— Живы — и славно, — благодушно сказалСоболев. — А без пистолета офицеру нельзя, даже штабному. Это все равночто даме на улицу без шляпки выйти — за гулящую сочтут. — Он хохотнул, но,поймав сердитый Варин взгляд, поперхнулся. — Пардон, мадемуазель.

К генералу подошел лихой урядник и ткнул пальцем куда-то всторону.

— Ваше превосходительство, кажись, Семенов!

Варя обернулась, и ее замутило: у куста невесть откудапоявился бандитский гнедой, на котором давеча она так неудачно скакала. Гнедойкак ни в чем не бывало щипал травку, а на боку у него по-прежнему покачиваласьтошнотворная подвеска.

Соболев спрыгнул наземь, приблизился к коню, скептическиприщурившись, повертел кошмарный шар и так и этак.

— Разве ж это Семенов? — усомнился он. —Врешь, Нечитайло. У Семенова лицо совсем другое.

— Да как же, Михал Дмитрич, — загорячилсяурядник. — Вон и ухо рваное, и вот, гляньте. — Он раздвинул мертвойголове фиолетовые губы. — И зуба переднего опять же нет. Точно Семенов!

— Пожалуй, — задумчиво кивнул генерал. — Экего перекорежило. Это, Варвара Андреевна, казак из второй сотни, которого нынчеутром похитили месхетинцы Дауд-бека, — пояснил он, оборачиваясь к Варе.

Но Варя не слышала — земля и небо совершили кульбит,поменявшись местами, и д'Эвре с Фандориным едва успели подхватить обмякшуюбарышню.

«Ревю паризьен» (Париж),

15(3) июля 1877 г.

«Герб Российской империи, двуглавый орел, превосходнымобразом отражает всю систему управления в этой стране, где всякое мало-мальскиважное дело поручается не одной, а по меньшей мере двум инстанциям, которыемешают друг другу и ни за что не отвечают. То же происходит и в действующейармии. Формально главнокомандующим является великий князь Николай Николаевич, внастоящее время находящийся в деревне Царевицы, однако в непосредственнойблизости от его штаба, в городке Бела, расквартирована ставка императораАлександра II, при котором находятся канцлер, военный министр, шеф жандармов ипрочие высшие сановники. Если учесть, что союзная румынская армия подчиняетсясобственному командующему в лице князя Карла Гогенцоллерна-Зигмарингена, на умприходит уже не двуглавый царь пернатых, а остроумная русская басня про лебедя,рака и щуку, опрометчиво запряженных в один экипаж…»

— Так все-таки как к вам обращаться, «мадам» или «мадемуазель»? —неприятно скривив губы, спросил черный, как жук, жандармскийподполковник. — Мы с вами не на балу, а в штабе армии, и я не комплиментывам говорю, а провожу допрос, так что извольте не финтить.

Звали подполковника Иван Харитонович Казанзаки, в Вариноположение входить он решительно не желал, и дело явно шло к принудительнойвысылке в Россию.

Вчера до Царевиц добрались только к ночи. Фандориннемедленно отправился в штаб, а Варя, хоть и валилась с ног от усталости,занялась необходимым. Милосердные сестры из санитарного отряда баронессыВрейской дали ей одежду, согрели воды, и Варя сначала привела себя в порядок, ауже потом рухнула на лазаретную койку — благо раненых в госпитальных палаткахпочти не было. Встреча с Петей была отложена на завтра, ибо во времяпредстоящего важного объяснения следовало быть во всеоружии.

Однако утром выспаться Варе не дали. Явились два жандарма вкасках, при карабинах, и препроводили «именующую себя девицей Суворовой»прямиком в особую часть Западного отряда, даже не дав как следует причесаться.

И вот уже который час она пыталась объяснить бритому,бровастому мучителю в синем мундире, какого рода отношения связывают ее сшифровальщиком Петром Яблоковым.

— Господи, да вызовите Петра Афанасьевича, и он вам всеподтвердит, — повторяла Варя, а подполковник снова на это отвечал:

— Всему свое время.

Особенно интересовали жандарма подробности ее встречи с«лицом, именующим себя титулярным советником Фандориным». Казанзаки записал ипро видинского Юсуф-пашу, и про кофей с французским языком, и про выигранное внарды освобождение. Больше всего подполковник оживился, когда узнал, чтоволонтер разговаривал с башибузуками по-турецки, и непременно хотел знать, какименно он говорил — с запинкой или без. На одно выяснение ерунды с запинкойушло, наверное, не меньше получаса.

А когда Варя уже была на грани сухой, бесслезной истерики,дверь глинобитной хатенки, где располагалась особая часть, внезапнораспахнулась, и вошел, даже, скорее, вбежал, очень важный генерал, сначальственно выпученными глазами и пышными подусниками.

— Генерал-адъютант Мизинов, — зычно объявил он спорога, строго взглянув на подполковника. — Казанзаки?