— О раннем периоде данные крайне скудны. Родилсяпримерно тридцать пять лет назад. По некоторым сведениям, в боснийскоммусульманском городишке Хевраис. Родители неизвестны. Воспитывался где-то вЕвропе, в одном из знаменитых учебных заведений леди Эстер, которую вы,разумеется, помните по истории с «Азазелем».

Второй раз Варя слышала это странное название, и второй разФандорин отреагировал странно — дернул подбородком так, словно ему вдруг сталтесен воротник.

— На поверхность Анвар-эфенди выплыл лет десять назад,когда в Европе впервые заговорили о великом турецком реформаторе Мидхат-паше.Наш Анвар, тогда еще никакой не эфенди, служил у него секретарем. Вотпослушайте-ка, каков послужной список Мидхата. — Мизинов вынул отдельныйлист и откашлялся. — В ту пору он был генерал-губернатором Дунайскоговилайета. Под его покровительством Анвар открыл в этих краях дилижансноесообщение, построил железные дороги, а также учредил сеть «ислаххане» — благотворительныхучебных заведений для детей-сирот как мусульманского, так и христианскоговероисповедания.

— В с-самом деле? — заинтересовался Фандорин.

— Да. Похвальная инициатива, не правда ли? ВообщеМидхат-паша с Анваром наделали здесь таких дел, что возникла серьезная угрозавыхода Болгарии из зоны русского влияния. Наш посол в Константинополе НиколайПавлович Гнатьев использовал все свое влияние на султана Абдул-Азиса идобился-таки, чтобы не в меру ретивого губернатора отозвали. Далее Мидхатсделался председателем Государственного Совета и провел закон о всеобщемнародном образовании — замечательный закон, которого у нас в России, междупрочим, до сих пор нет. Угадайте, кто разрабатывал закон? Правильно,Анвар-эфенди. Все это было бы очень трогательно, но кроме просветительства нашоппонент уже тогда вовсю участвовал в придворных интригах, благо врагов у егопокровителя было предостаточно. Мидхату подсылали убийц, сыпали в кофе яд,однажды даже подсунули зараженную проказой наложницу, и в обязанности Анвара входилооберегать великого человека от всех этих милых шалостей. В тот раз русскаяпартия при дворе оказалась сильнее, и в 1869 году пашу загналигенерал-губернатором в самую глушь, в дикую и нищую Месопотамию. Когда Мидхатпопробовал ввести там реформы, в Багдаде вспыхнуло восстание. Знаете, что онсделал? Созвал городских старейшин и духовенство и произнес перед ними краткуюречь следующего содержания. Читаю дословно, ибо искренне восхищен энергией истилем: «Почтенные муллы и старейшины, если через два часа беспорядки непрекратятся, я велю всех вас повесить, а славный город Багдад запалю с четырехсторон, и пускай потом великий падишах, да хранит его Аллах, меня тоже повеситза такое злодеяние». Естественно, через два часа в городе воцарился мир. —Мизинов хмыкнул, покачал головой. — Теперь можно было и приступить креформам. Менее чем за три года губернаторства Мидхата его верный помощникАнвар-эфенди успел провести телеграф, открыть в Багдаде конку, пустить поЕвфрату пароходы, учредить первую иракскую газету и набрать учеников вкоммерческую школу. Каково? Я уж не говорю о таком пустяке, как созданиеакционерной «Османо-Османской корабельной компании», чьи суда ходят черезСуэцкий канал до самого Лондона. Затем Анвару посредством очень хитрой интригиудалось свалить великого везира Махмуд Недима, который до такой степени зависелот российского посла, что турки прозвали его «Недимов». Мидхат возглавилсултанское правительство, но продержался на высоком посту всего два с половиноймесяца — наш Гнатьев опять его переиграл. Главный, и с точки зрения прочихпашей, совершенно непростительный порок Мидхата — неподкупность. Он затеялборьбу со взяточничеством и произнес перед европейскими дипломатами фразу,которая его и погубила: «Пора показать Европе, что не все турки — жалкиепроститутки». За «проституток» его турнули из Стамбула губернатором в Салоники.Сей греческий городишко немедленно начал процветать, а султанский двор вновьпогрузился в сон, негу и казнокрадство.

— Я вижу, вы п-просто влюблены в этого человека, —прервал генерала Эраст Петрович.

— В Мидхата-то? Безусловно, — пожал плечамиМизинов. — И был бы счастлив видеть его главой российского правительства.Но он не русский, а турок. К тому же турок, ориентирующийся на Англию. Нашиустремления противоположны, и потому Мидхат нам враг. Опаснейший из врагов.Европа нас не любит и боится, зато Мидхата носит на руках, особенно с тех пор,как он даровал Турции конституцию. А теперь, Эраст Петрович, наберитесьтерпения. Я прочту вам пространное письмо, присланное мне еще в прошлом годуНиколаем Павловичем Гнатьевым. Оно даст вам яркое представление о противнике, скоторым нам предстоит иметь дело.

Шеф жандармов извлек из бювара листы, мелко исписанныеровным писарским почерком, и приступил к чтению.

«Милый Лаврентий, события в нашем хранимом Аллахом Стамбулеразвиваются столь стремительно, что за ними не поспеваю даже я, а ведь твойпокорный слуга, без ложной скромности, держал руку на пульсе ЕвропейскогоБольного не один год. Пульс этот не без моих тщаний постепенно замирал и вскореобещал вовсе остановиться, но с мая месяца… »

— Речь идет о прошлом, 1876, годе, — счел нужнымвставить Мизинов.

«… но с мая месяца его залихорадило так, что того и глядиБосфор выйдет из берегов, стены Цареграда рухнут, и тебе не на что будет вешатьсвой щит.

А все дело в том, что в мае в столицу великого инесравненного султана Абдул-Азиса, Тени Всевышнего и Хранителя Веры,триумфально вернулся из ссылки Мидхат-паша и привез с собой своего «серогокардинала», хитроумного Анвара-эфенди.

На сей раз поумневший Анвар действовал наверняка — ипо-европейскому, и по-восточному. Начал по-европейски: его агенты зачастили наверфи, в арсенал, на монетный двор — и рабочие, которым давным-давно невыплачивали жалованье, повалили на улицы. Затем последовал чисто восточныйтрюк. 25 мая Мидхат-паша объявил правоверным, что ему во сне явился Пророк(поди-ка проверь) и поручил своему рабу спасти гибнущую Турцию.

А тем временем мой добрый друг Абдул-Азис, как обычно, сиделу себя в гареме, наслаждаясь обществом любимой жены, прелестной Михри-ханум,которая была на сносях, много капризничала и требовала, чтобы повелитель всевремя находился рядом. Эта золотоволосая, синеглазая черкешенка помимо неземнойкрасоты прославилась еще и тем, что опустошила султанскую казну до самогодонышка. За один последний год она оставила во французских магазинах на Переболее десяти миллионов рублей, и вполне понятно, что константинопольцы, каксказали бы склонные к understatement[5] англичане, ее сильно недолюбливали.