Я волнуюсь за тебя, могла бы сказать она. Беспокоюсь. Ясхожу с ума, когда ты будничным тоном говоришь про аварию на МКАДе. Я знаю, какты устал, и знаю про три твои завтрашние операции, одна другой тяжелее, и пробольную, которая теперь будет морочить тебе голову, и про ее нервного мужа, ипро заведующего отделением, который хочет доказать главврачу, что ДмитрийЕвгеньевич – не бог отец и бог сын в одном лице, мол, мы тоже не лыком шиты,кое-что понимаем и в институтах обучались! Он-то хочет доказать и докажет, атебе придется все это выслушивать, принимать умный вид – ах, как я хорошо знаюэто твое выражение, когда внешне ты спокоен и внимателен, а внутренненапряженно считаешь минуты, когда уже можно будет уйти от нелепых, дурацких,забирающих драгоценное время разговоров к своим операциям, к своим больным!

Я понимаю, что ты занят – именно потому ты не спросил меняни о чем, хотя знаешь, что утром я была у врача. Я пользуюсь «Миреной» – вотуже пять лет, с тех пор, как она появилась на рынке, – и именно поэтому у нас стобой нет никаких проблем с незапланированной беременностью, я не покупаюежесекундно тесты и не мучаюсь подозрениями, что все сроки прошли, а ничего непроисходит! Ты не спросил не потому, что тебе наплевать на меня и на моипроблемы, а потому что у тебя полно своих!..

Я так тебе сочувствую, могла бы сказать она, и изо всех силстараюсь помогать – вот Михаила Ефимовича развлекаю, например! – но что мояпомощь в сравнении с трудностями твоей жизни!

Так мало я могу. Почти ничего.

Наверное, если бы у Долгова было пять минут, или даже две,он тоже подумал бы о чем-нибудь романтическом и любовном, но у него не было нидвух, ни пяти. Вызов все пиликал, он еще раз взглянул на номер и ответил.

– Хочешь, анекдот расскажу? – весело спросили из трубки. –Или ты на заседании Британского хирургического общества в Британскойкоролевской медицинской академии?

Долгов, который начал улыбаться, едва заслышав этот голос,сообщил, что он в машине, а не на заседании.

– Домой, что ль, едешь?! – удивились в трубке. – Да бытьтакого не может! У тебя, по моим подсчетам, сейчас самый разгар рабочего дня!

– Я на встречу еду, Эдик.

– С девушкой встречаешься, конечно?

– С девушкой и с юношей, – сообщил Долгов.

– Как?! – поразилась трубка. – Сразу с обоими?! Это что-тоновое в твоей жизни, Дмитрий Евгеньевич! На эксперименты потянуло? А девушкахорошенькая?

– Очень, – сказал Долгов с удовольствием. – Зовут Алиса. Имятоже красивое, правда?

– Так у тебя с Алисой свидание или с девушкой?!

– С девушкой Алисой. И с Михал Ефимовичем из Минздрава. Идавай анекдот, ты же хотел анекдот рассказать!

– Это даже не анекдот. Это народная примета такая. Есличайка летит жопой вперед, значит, сильный ветер! Понял?

Долгов засмеялся и сказал, что понял.

– Слушай, Дим, мне бы к тебе человечка пристроить в тристаодиннадцатую. Возьмешь?

– А что у него?

– А хрен его знает. Но он какой-то большой начальник, бывшийдепутат, и всякое такое. Мне его тоже через третьи руки пристроили, но он ужсовсем не по моей части! У него желудок, а я, ты ж понимаешь, все больше носы изадницы делаю!

Эдуард Абельман был знаменитым на всю Москву пластическимхирургом.

– Я бы ему, конечно, пришил желудок к заднице, – продолжалразвлекаться Эдик, – но нехорошо так с большими начальниками поступать, как тыдумаешь? Зато ко мне знаешь кто на прием сегодня приходил?

– Не знаю, – признался Долгов.

– Таня Краснова.

Долгов понятия не имел, кто такая Таня Краснова.

– Ты чего?! – поразился Абельман. – Сдурел совсем?! ТатьянаКраснова, ведущая с Первого канала! Ну, самая красивая баба в телике! Самаягрудастая! «Поговорим!» называется!

– Что значит – поговорим?.. – не понял Долгов. – Мы и такговорим!

– Ток-шоу так называется, – как слабоумному, почти по слогамобъяснил Абельман. – «Поговорим!» Она его ведущая. Сегодня приходила ко мне.

– Очень хорошо, – Долгова решительно не интересовалагрудастая ведущая с Первого канала. – А этот дядька все-таки откуда?

– От верблюда, – сказал Абельман необидно. – Он позвонит,скажет, что от меня, и ты его примешь! Договорились, гений отечественноймедицины?

– Ну, конечно, – Долгов мельком глянул на часы. Опоздание изпросто неприличного становилось уже свинским. – Дай ему мой мобильный, и пустьон звонит.

– Возьми с него денег побольше, – жалобно попросил Абельман.– Он заплатит, сколько скажешь. Раз уж мне ничего не перепало, хоть ты возьми,да побольше!.. Но ты же у нас убогий, что ты там с него возьмешь!.. По тарифу!

– Да я вообще всех обираю, – не согласился выжига и плутДолгов, – до нитки практически.

– Пока, – попрощался Абельман. – Так он тебе завтра илипослезавтра позвонит.

– Пока, – и Долгов переключил линии. В трубке давно пиликалпараллельный вызов.

Глебов собрал со стола бумаги и посмотрел на своегопотенциального подзащитного.

Подзащитный ему решительно не нравился, и Глебов досадовална себя за это. Всем известно – в теории, конечно! – что врачи и адвокатыдолжны быть беспристрастны и одинаковы со всеми, кого берутся лечить илизащищать. Американская формула «ничего личного» в данном случае была абсолютноуместна, но Глебов ничего не мог с собой поделать.

Отвернувшись от стола и запихивая в портфель бумаги, Глебовдаже сквозь зубы пробормотал магическую формулу вслух:

– Ничего личного!

Заклинание ничуть не помогло, зато подзащитный встрепенулсяи уставился на адвоката.

– Это вы мне?

– Что?

– Ну, вы сейчас что-то сказали!

– Это вам послышалось, – стараясь быть любезным, выговорилГлебов. Как всегда, когда очень стараешься получить одно, выходит совсем другое– вот и у Глебова получилось грубо, и подзащитный в ответ на его грубостьулыбнулся тонкой и грустной улыбкой.

– А ведь я вам не нравлюсь, Михаил Алексеевич, – сказал онпечально.

Глебов мрачно подумал, что почему-то людей подобного родавсе время тянет демонстрировать эдакую прозорливость, эдакое знание жизни, вглубину их все тянет-потягивает, на достоевщину!..

Я, мол, насквозь тебя вижу, и все твои бесы для меняоткрыты, и ты должен знать, что они для меня как на ладони, – вот такой ятонкий человек, и смотрю я тебе прямо в печенку и селезенку, и ничего ты отменя не скроешь!..