Однако Элизабет искренне огорчилась лишь из-за страданий наставницы, укоряя отца в слепоте и нежелании возвращаться к полной жизни.

— Мама была настоящим ангелом, — сказала она, глядя на Черити темными отцовскими глазами. У Эмили они были серыми, материнскими, и вообще она казалась юной копией Фэй Уивер, чей портрет и по сей день украшал главный холл Ноблхоса. Быть может, поэтому Черити все эти годы ощущала перед младшей воспитанницей не убиваемое чувство вины и не сумела сблизиться с ней так же, как с Элизабет? — Она всем стремилась помочь и всем желала добра. Уверена, что сейчас, глядя на папу с неба, она очень страдает из-за его одиночества и, возможно, даже не может из-за этого обрести заслуженное блаженство. Ей было бы гораздо легче знать, что возле папы есть человек, любящий и ценящий его так же сильно, как она. Жаль только, что папа в это не вериг.

— Быть может, он просто однолюб? — предположила Черити, подписывая тем самым себе приговор. А тогда еще пятнадцатилетняя Элизабет удивленно захлопала ресницами.

— Ну нас же с Эмили он тоже любит! — заявила она, насмешив наставницу, но ничуть не развеяв ее сомнения. И чем дальше, тем сильнее Черити убеждалась в своей правоте. Годы шли, а Томас Уивер оставался все таким же холодным и недоступным.

Разумеется, она ничем не выдавала своих чувств к нему: тут Черити могла поблагодарить ненавистную школу за воспитание сдержанности и умение владеть собой. Ни разу ее голос не дрогнул в ответ на редкое обращение к ней мистера Уивера. Ни разу она не разрешила себе одарить его нежным взглядом, даже когда была уверена, что никто этого не видит. Ни разу не протянула ему руку в знак приветствия, хотя по праву происхождения могла себе это позволить. И, вероятно, до конца дней она вынуждена была бы жить с неосуществленной мечтой, если бы не случай, толкнувший Черити три недели назад открыть дверь в хозяйскую спальню.

Томаса Уивера к тому времени не было в Ноблхосе уже десять дней: вместе с Эшли они отбыли в Аскот, где его лошади участвовали в Королевских скачках и, судя по первым полосам газет, завоевали главный приз. Возвращение победителей ждали лишь на будущей неделе, и потому Черити никак не могла оставить без внимания неяркую полоску света под дверью спальни Томаса Уивера.

Наверное, любая другая в такой ситуации, испугавшись грабителей, подняла бы в доме тревогу, но только не Черити. Какая-то неведомая сила вынудила ее толкнуть дверь…

…и едва не вскрикнуть от представшей ее взору картины.

Томас Уивер — босой, небритый, в выпущенной поверх штанов рубахе — стоял на табурете и привязывал к потолочному крюку толстую веревку с петлей на конце. Лицо его, насколько Черити могла судить в неверном свете свечи, было сосредоточенным и совершенно опустошенным. Губы двигались, то ли читая молитву, то ли шепча проклятия, и Черити, вместо того чтобы позвать на помощь, осторожно прикрыла за собой дверь и шагнула вперед.

— Я вас люблю! — спокойно и твердо проговорила она, и, наверное, это было лучшее, что она могла бы сказать в такой ситуации. Если подходить к ней с воспитательной точки зрения, то новое потрясение должно было затмить собой старое и хоть на некоторое время привести Томаса Уивера в себя. Однако Черити думала вовсе не об этом. Она в секунду осознала, что может потерять любимого человека — не потому, что девочки выросли и больше в ее услугах не нуждались, не потому, что мистер Уивер нашел себе другую спутницу жизни, — а потому, что эта самая жизнь висела сейчас на волоске, и Черити испугалась. Так сильно, что раскрыла свою тайну, а потом, когда Томас вздрогнул, посмотрел на нее полубезумными глазами и, пытаясь сойти с табуретки, зацепился за нее и упал на колени, она опустилась рядом, обхватила его за голову, прижала ее к своему плечу.

— Позор!.. Бесчестье!.. Такое пятно!.. Никогда!.. — с болью выдыхал он, а Черити не пыталась расспрашивать, понимая, что сейчас это бесполезно, только гладила по спутанным волосам и шептала о своих чувствах. Говорила, как давно его полюбила. Как с каждым днем ее нежность и привязанность к нему росли. Как она восхищается им с самого первого дня их знакомства: его отцовской заботой, его преданностью, его силой духа. Она не пыталась укорить мистера Уивера безрассудством и безразличием к будущему дочерей, которые после его смерти могли остаться без крова, понимая, что такой человек, как он, никогда не решился бы на самоубийство в здравом уме. Просто с ним случилось что-то страшное, на несколько мгновений помутившее рассудок, и Черити лишь могла благодарить Господа, что тот позволил ей в эти самые мгновения оказаться рядом с любимым и вытащить его из пучины отчаяния.

Когда его губы вдруг стали покрывать поцелуями ее щеки, глаза, губы, Черити и не подумала оттолкнуть. В ту ночь она была готова на все, лишь бы вернуть Томасу Уиверу самого себя и доказать, что нет на свете такой проблемы, которая не имеет решения. Он должен был знать, как она нуждается в нем и как хочет быть рядом, чтобы никогда у него не возникало даже мысли об одиночестве и желания оборвать все разом, даже если этот путь казался куда как проще дальнейшего существования. И Черити сама обнимала, сама целовала, отдаваясь его рукам и ни о чем не жалея. Велика ли плата за жизнь любимого? Или, быть может, это даже награда за верность и следование своим убеждениям? Потому что рядом с Томасом Черити узнала настоящее женское счастье. Пусть лишь раз, пусть тем самым окончательно попрощавшись с возможностью когда-то выйти замуж, Черити сделала свой выбор и знала, что, повторись все снова, она не пошла бы иным путем. Не отказалась бы от подарка судьбы и восторга близости любимого.

Она ушла от него еще до зари, надеясь только, что сумела привести Томаса Уивера в чувство и раз и навсегда отвратить его от мыслей о грехе самоубийства. И меньше всего ожидала, что он в тот же день предложит ей стать его женой.

— Я виноват перед вами, мисс Миллс, — сдержанно и напряженно говорил он, а она вспоминала лишь его горячечный шепот и свое имя в предававшем дыхании. — Я не имел права пользоваться ни вашим участием, ни вашим отношением ко мне. Если вы найдете в себе великодушие поверить в мое раскаяние и принять в качестве извинений предложение стать моей женой, я буду чувствовать себя обязанным вам до конца моих дней.

Худших слов после общей ночи он не мог и придумать.

Черити поджала губы.

— Быть может, это я воспользовалась вашей слабостью и заманила в ловушку, чтобы стать миссис Уивер? — вызывающе предположила она. — Знала, что честность не позволит вам уйти от ответственности, и решила не упускать свой шанс?

— Это не имеет значения, — неожиданно ответил Томас Уивер. — To, что вы сделали для меня и моей семьи, достучавшись до моего разума, может быть лишь в малой степени компенсировано нашим браком. Я бы не осмелился настаивать, если бы знал о вашем равнодушии ко мне. Но ваши чувства тешат меня надеждой, что я все же сумею хоть немного возместить нанесенный вам ущерб. Прошу, не лишайте меня этого утешения лишь из гордости. Я постараюсь сделать все, чтобы вы не пожалели о своем согласии и не раскаялись в своей доброте!

У Черити не хватило мужества отказать ему. Не из своей любви, а из сострадания к этим затравленным глазам и страха, что ее решение может снова толкнуть его к непоправимому. О том, что стало тому причиной, он так и не сказал, и Черити не решилась расспрашивать. Быть может, когда-нибудь она завоюет его доверие настолько, что он сам захочет делиться с ней печалями и радостями. Пока же следовало довольствоваться малым и не гневить бога своими жалобами.