Когда выяснилось, что ребенка в этом обоюдном безумии она не зачала, Черити предлагала разорвать помолвку, покуда та не стала достоянием широкой публики, но мистер Уивер лишь покачал головой.

— Возможно… — начал было он, но не договорил, а Черити вдруг осознала, что, подари она любимому сына, и ему можно будет не беспокоиться за будущее своей семьи. Вряд ли и Томас Уивер этого не понимал, а значит, их брак стоило считать лишь обоюдовыгодным делом.

Больше Черити не искала поводов для отказа. Со спокойной совестью произнесла у алтаря клятву верности и теперь с замиранием сердца прислушивалась к шагам за дверью, пытаясь угадать, пройдет ли Томас мимо ее спальни в свою или заглянет, хотя бы чтобы пожелать всего доброго. Все-таки сегодня была их первая брачная ночь, и даже по правилам этикета он должен был провести ее в комнате жены. Однако нынче от мистера Уивера можно было ожидать чего угодно, и Черити не знала, есть ли у ее надежд хоть крошечное основание.

Стрелка на часах приближалась к полуночи, до которой Черити дала время своему ожиданию. Как только сменится день, она отправится в постель и навсегда расстанется с наивными мечтами еще когда-нибудь испытать близость любимого. Она справится с этой болью, как справлялась предыдущие десять лет, довольствуясь ролью друга, а не жены. В конце концов, говорят, даже те, кто выходит замуж по любви, зачастую испытывают в постели такое разочарование, что потом ждут прихода мужа с ужасом, а не с предвкушением. Черити это не грозило: несмотря на состояние Томаса, его нежность по отношению к ней не знала предела и она желала лишь, чтобы их ночь никогда не заканчивалась. А теперь считала секунды, ненавидя каждую из них и все сильнее впиваясь ногтями в ладони, чтобы не позволить слезам взять свое.

— Черити?..

Она вздрогнула, не понимая, как могла пропустить его шаги и не заметить открывшейся двери. Кажется, слезы все-таки прорвались наружу, застлали глаза и намочили щеки, потому что мистер Уивер, взглянув ей в лицо, неожиданно подошел ближе и опустился перед ней на колени.

— Если вы… — выдохнул он, тщетно стараясь подобрать слова. — Если не желаете… Не пугайтесь, я не стану вас принуждать. Я должен был прийти, чтобы не вызвать ненужные слухи, способные унизить вас. Я просто побуду в вашей комнате какое-то время…

Черити, во второй раз в жизни потеряв самообладание, вцепилась ему в руки. Быть может, промелькнувшее в его голосе сожаление ей только почудилось, но она не могла испытывать судьбу.

— Если я вам хоть немного не безразлична… — лихорадочно забормотала она. — Если вы не испытываете отвращения, прикасаясь ко мне…

— Черити?!.. — изумленно воскликнул он, но она замотала головой.

— Вы знаете о моих чувствах к вам! Я не требую от вас взаимности, но самым большим унижением будет для меня ваше пренебрежение! Раз уж вы назвались моим мужем…

И снова легкие нежные поцелуи оборвали ее исповедь. Черити закрыла глаза, отдаваясь любимому. Вот оно — счастье! Ее личное. Заслуженное. Выбранное…

— Ничего не понимаю! — Томас Уивер припозднился к завтраку и вид имел такой, как будто поутру проскакал на лошади несколько миль. Элизабет озабоченно смотрела на отца, не зная, за кого начинать переживать: за него, снова взявшегося чудить, или за Черити, в очередной раз оставленную неугомонным супругом в одиночестве.

На лице той нельзя было прочитать ни одного чувства, но Элизабет радовало уже то, что на нем не было и следов слез. Значит, хотя бы в эту ночь любимая наставница не страдала. В отличие от долгого утра. — Он же ясно дал понять, что собирается остаться в Кроукомбе до конца лета! И вдруг — срывается с места и покидает поместья! Даже на обед к нам отказался прийти! Ума не приложу, что могло случиться!

У Элизабет екнуло в груди. Всем сердцем она желала бы ошибиться в догадках того, о ком сейчас говорил отец. Но Черити безжалостно убила ее надежду.

— Быть может, у мистера Рида возникли неотложные дела? — предположила она, уголками рта улыбаясь мужу, но Элизабет была слишком растеряна, чтобы додумывать смысл этого явления. — Мне кажется, жизнь барристеров непредсказуема. Стоит появиться новому клиенту — и они вынуждены менять свои планы.

— А с таким послужным списком, как у вашего знакомого, дядюшка, от таковых явно нет отбоя! — усмехнулся Эшли, но Элизабет от его острот нынче испытала лишь раздражение. Ночь не прошла для нее даром. Растревоженная свадьбой и одолеваемая воспоминаниями о своем недостойном поведении, она долго крутилась в постели, не в силах избавиться от тревожных мыслей. Она предпочла бы ничего не знать про мистера Рида, нежели маяться от столь различных сведений о нем. Один близкий человек считал его ангелом, другой — демоном, а Элизабет должна была составить о нем собственное мнение. Даже если она сумеет последовать совету Черити, встреча с мистером Ридом и необходимость беседовать с ним страшила ее до невозможности. Ей еще не приходилось обижать людей, а понимание того, что обиду она нанесла незаслуженную, еще больше усугубляло ситуацию и расстраивало Элизабет.

Как, наверное, было бы просто, знай она, что никогда больше не увидит мистера Рида. Но надеяться на это не приходилось, и, не застав отца утром в кабинете, Элизабет первым делом предположила, что он отправился к молодому соседу. Больше часа провела она как на иголках, представляя, что Томас Уивер возвратится не один, и почти чувствуя на себе холодный оскорбленный взгляд мистера Рида, от которого невозможно будет укрыться, однако когда отец объяснил причину его отсутствия в Ноблхосе, вместо желанного облегчения она испытала сильнейшее огорчение.

В секунду стали неважны услышанные от Эшли сплетни и согласие отца на ее свадьбу с мистером Ридом. Элизабет не думала, разумеется, что он решил уехать из-за ее грубости, но ощущение какой-то безысходности вкупе со злостью на себя накрыло ее с головой. Она, очевидно, побледнела, потому что отец, еще мгновение назад выговаривающий Эшли за пренебрежительный тон, резко осекся и осведомился о здоровье старшей дочери, опасаясь, что затянувшееся вчера празднество могло вынудить ее переутомиться.

Элизабет поспешила его успокоить: как ни хотелось ей воспользоваться предлогом, чтобы покинуть столовую и в одиночестве справиться с одолевшей печалью, расстраивать отца, возлагая на него ответственность за ее состояние, она не желала. Сама была во всем виновата, самой и следовало терпеть заслуженное наказание.

И все же она кое-как дождалась конца завтрака, чтобы сразу после него броситься в конюшню и оседлать любимую Тайну. Игреневую красавицу с изящным телом цвета шоколада и молочно-белой гривой отец подарил Элизабет на восемнадцатилетие. Он не погнушался поездки на материк, где разводили лошадей такой масти, чтобы приобрести к празднику любимой дочери совершенно исключительный подарок. Когда Элизабет спрашивала его о цели путешествия, отец лишь улыбался и темнил: «Тайна». А когда Элизабет увидела эту «тайну», не могла поверить своему счастью. Она давно просила у отца собственную лошадь, рожденную не для скачек, а для дружбы, и получила даже больше, чем могла мечтать.