– Время идет, а Лика будет сидеть в душной камере, вкомпании не слишком приятных товарок. Ладно, я подсуечусь немного, жаль мне ее,очень жаль, но преступник должен быть наказан.

«Вор должен сидеть в тюрьме», – всплыла в моей голове фраза.

Александр Михайлович не подвел. 1 октября Лику осудили,причем сделали это очень быстро, в одно заседание. Уж не знаю, каким образомДегтяреву удалось уговорить судью, страшно противную по виду тетку летпятидесяти, с маленькими злобными глазками и тонкими губами, сжатыми в нитку.

Мы всей семьей явились в зал заседаний, впрочем, народ там ибез нас толкался, а когда конвойные ввели бледную, слегка похудевшую Лику,присутствующие фоторепортеры мигом бросились к скамье подсудимых, стоящей вклетке. Евгений был достаточно известен в мире бизнеса, и его смерть, да еще отруки жены, страшно обрадовала борзописцев, получивших повод для новых статей.

Процесс произвел на меня самое тягостное впечатление.Удручающе выглядело все: обшарпанный зал заседаний, толпа корреспондентов,знакомые Лики и Евгения, прибежавшие на суд, чтобы утолить любопытство, злобнопрерывающая всех судья, отвратительно правильный прокурор, тарахтящая, словнопогремушка, адвокатша, девочка-секретарь, все время ковырявшая в носу, запахканализации, невесть почему витавший в храме Фемиды, но самое жалкое зрелищепроизводила сама Лика.

Подруга была одета в приличный костюм из твида и белуюблузку. Волосы ее слегка отросли, выглядели чистыми и даже ухоженными, на лицобыла нанесена косметика. Но когда Лика начала давать показания, у меняперевернулось сердце. Голос ее звучал глухо, словно она говорила из-подподушки, никакой эмоциональной окраски в речи не было.

– Да, – словно автомат говорила Ликуська, – да, встретились.Ничего не помню. Он предложил развод…

– Это все? – прищурилась судья.

– Да.

– Немного, однако. Не помните, как толкали гражданинаТвердохлебова в реку?

– Да.

– Расскажите, как обстояло дело.

– Да, он предложил развод…

– Дальше.

– Не помню.

– Так помните или нет? – обозлилась судья. – Почетчесформулируйте ответ.

– Да, то есть нет, а может, да, – растерянно сказала Лика ипринялась безучастно скользить взглядом по толпе. Когда ее взор пробежался помоему лицу, я вздрогнула. Глаза Лики напоминали пуговицы, блестящие и абсолютнопустые.

– Нечего из себя сумасшедшую корчить, – разъярилась судья, –в деле имеется справка о вашей вменяемости. Неправильную тактику избрали,гражданка Твердохлебова, ваше поведение будет расценено как неуважение к суду.

Аркашка наклонился и с возмущением спросил:

– Где вы взяли для нее адвоката?

Я посмотрела на полную тетку, на лице которой игралклимактерический румянец, и шепотом ответила:

– Не знаю, всеми вопросами занимались ее сын Юра и ВераКарапетова.

Потом начался опрос свидетелей. В зал бодро вошелстарикашка, маленький, подпрыгивающий на каждом шагу, похожий на сморчок.Неожиданно голос у него оказался громким, даже зычным. Ничуть не смущаясь,дедуся рассказал про бинокль. Лику он рассмотрел великолепно, с памятью у дедкабыл полный порядок, и он бодро вещал:

– Платье такое приметное, с цветами, сумочка имелась,туфельки на каблучках. Красивая дамочка, приметная.

Адвокатша вяло попыталась сбить свидетеля, но дед с честьювыдержал атаку.

– Да, я вижу отлично, даже очки не ношу, вон отсюда могупрочитать, что у того парня на бейсболке написано: «Уес».

– Йес, – поправил его юноша.

– А вот языкам не обучен, – крякнул дедуля, – не владеюбасурманским, только русским.

– Значит, вы хорошо видели гражданку? – уточнила судья,постукивая по столу карандашом.

– Как вас, – закивал дедулька, – на ноге у ей повязочкабыла, аккурат до щиколотки.

– Вы в тот день поранили ногу? – повернулась судья к Лике.

– Да, – растерянно ответила та, – а может, нет, не помню.

Приговор ошеломил всех – десять лет. Побледневшую ещесильнее Лику вывели из клетки, мы поехали домой. Всю дорогу Аркашка возмущалсядействиями адвокатши, а я сидела тихо. Какая разница, чего не сказала этатетка, ну дали бы Ликуське восемь лет… Вряд ли ее оправдали бы, дедулькапросто, простите за дурацкий каламбур, убийственный свидетель, припомнил все,даже повязку на ноге. Внезапно в моей душе закопошилось сомнение: забинтованнаяконечность. Что-то было не так, но тут Зайка велела:

– Поехали в кондитерскую, очень хочется пирожных.

И я от удивления забыла все на свете.

Прошел месяц, в самом начале ноября я вынула из почтовогоящика квитанцию на оплату коммунальных услуг, которые каждый месяц рассылаетжильцам администрация нашего коттеджного поселка, и увидела самый обычныйконверт, адресованный мне. Честно говоря, я удивилась. Уже давно все нашизнакомые пользуются емейл или, если речь идет о приглашениях на свадьбы ивечеринки, присылают курьеров. Простого письма, с наклеенными марками, я неполучала очень давно.

Из конверта выпал листочек в клеточку, изумившись ещебольше, я развернула послание.

«Дорогая Даша, извини, что обременяю тебя, но обратитьсябольше не к кому. Вера Карапетова мне не ответила, но я не обижаюсь, как необижусь, если не отзовешься и ты, мало кому хочется иметь дело с убийцей. Новсе же, помня о наших давних дружеских отношениях, рискую попросить кое о чем.Здесь вполне можно жить, я работаю швеей. Одна беда, плохо с продуктами, несочти за труд, собери для меня посылочку. Список разрешенных «вкусностей»прилагаю. И, если не затруднит, положи еще прокладки, любые, какие подешевле,тетради, ручки, в общем, там есть еще один список. Если решишь мне помочь, топривезти передачу надо пятого ноября, с восьми утра до часа. Лика.

P.S. Кстати, здесь сломался телевизор, если купишь новый,начальство в знак благодарности разрешит свидание со мной, но на это я даже ненадеюсь».

Чуть не зарыдав, я побежала в дом, на ходу читая списки:кофе, чай, сахар, какао, сливочное масло, печенье, тушенка… Будучи свободнойженщиной, Лика увлекалась правильным питанием, не ела мясо, не употребляланичего жирного, сладкого, острого, не пила кофе и демонстративно отворачиваласьот какао.