– Ага, – ответила я. – Это точно.

Я смотрела теперь снова на стрелку компаса. Возможно, мне нужно выяснить все об этой части жизни бабушки. Может быть, я как бы помогу ей таким образом разгадать до конца не разгаданный при жизни кроссворд и сложить все детали пазла воедино.

– Наверно, ты прав, Хайден, – сказала я. – Я должна остаться и передать письмо. Она просила меня об этом – и я обещала, что сделаю, – я обхватила руками колени, прижимая ими телефон к уху. – Но я так скучаю по тебе.

– Я тоже по тебе скучаю.

– Я вернусь завтра вечером, – продолжала я. – В крайнем случае – во вторник.

– Отлично, потому что ужин в пятницу вечером. И я хотел бы видеть там только одного человека со своей стороны.

Пропустить этот ужин я никак не могла: Хайден был включен в число претендентов на премию «Человек года Нью-Йорка» за те проекты, которыми он занимался на протяжении нескольких лет, начиная с Коалиции по борьбе с неграмотностью и заканчивая кампанией по сбору средств для музея Гуггенхейма.

– Не беспокойся, – ответила я. – Я здесь не задержусь. И ни за что на свете не пропущу этот ужин.

Закрыв глаза, я представила себе, как мэр вручает Хайдену эту премию. Я была так счастлива, что он этого добился! И я буду так рада помочь ему в будущем году, когда он будет баллотироваться в муниципальный совет. Хотя ему помощь-то и не нужна особо, на самом деле.

Его отец, Х. К. Крофт, был старшим сенатором от Пенсильвании и главой Финансового комитета Сената. Его дядя, Рон Крофт, был губернатором Мэриленда, избранным на второй срок, а его кузина Черил Хиггинс была представителем конгресса в законодательном собрании Род-Айленда. А его покойная двоюродная бабушка Селия, кстати, была суфражисткой. Помимо стали, на которой они сделали состояние, политика была еще одним семейным бизнесом Крофтов, и они чувствовали себя в ней как рыба в воде. Я достаточно хорошо была знакома с отцом и дядюшкой Хайдена, они оба были очень обаятельными и харизматичными мужчинами, способными очаровать толпу на благотворительном балу или во время визита в хозяйственный магазин. В СМИ уже вовсю обсуждалось решение Хайдена идти на выборы.

– Я так горжусь тобой, – сказала я. И поцеловала телефонную трубку.

Отключившись, я обнаружила, что пропустила звонок от мамы. Сердце у меня затрепетало, как хвост вытащенной из воды рыбы. Я не могла с ней пока разговаривать. По крайней мере – сейчас. У мамы всегда было это шестое чувство – она непостижимым образом чувствовала, что со мной что-то не так, а мне не хотелось ее расстраивать рассказом о том, как я свалилась в океан и чуть не утонула. И уж точно я не собиралась делиться с ней информацией о том, как целовалась с совершенно незнакомым мне мужчиной. Она, пожалуй, так разволнуется, что примчится сюда своей собственной персоной. Поэтому я решила отправить ей смс-сообщение: «Все хорошо, гостиница отличная, позвоню тебе попозже, люблю-целую». Конечно, я чувствовала себя виноватой перед ней, что уж там. Это ведь была только часть правды. Большая часть – но далеко не вся правда. Но я позвоню ей завтра, обязательно – и тогда мне будет, что ей рассказать.

Я переключила воду на душ.

Завтра вообще будет совсем другой, хороший день. В десять часов у меня телефонные переговоры, но они продлятся не больше часа, а потом я сразу отправлюсь к дому мистера Каммингса, поболтаю с ним, отдам ему письмо – и отбуду на Манхэттен. Приеду домой как раз к моменту вечернего коктейля из водки с тоником и ужину на террасе, если, конечно, снаружи не будет очень уж жарко. Чудесно.

Попробовав рукой воду, я убедилась, что она холодновата. Паула предупреждала меня об этом, когда показывала номер: «Воде нужно время, чтобы нагреться, она идет снизу, из котла в подвале», – сказала она, разведя руки в стороны, словно демонстрируя мне то расстояние, которое нужно пройти воде.

Я подождала еще пару минут – наконец ванная стала наполняться восхитительным паром. Я смотрела, как исчезают буквы «С», «З», «Ю» и «В» на компасе в клубах этого пара. Войдя в кабинку, я подставила тело горячим упругим струям воды, которые с силой хлестали по моей спине. Руками я помогала воде вымывать песок и соль из волос. Это было божественно. Затем я вылила на голову содержимое маленькой бутылочки с шампунем и как следует намылила волосы, вдыхая чистый цветочный аромат. И вот когда я собиралась уже смывать шампунь – из душа вдруг забили ледяные струи, горячая вода кончилась совсем, и я стояла под этими ледяными струями, трясясь и проклиная «Виктори Инн», Бейкон и вообще весь штат Мэн.

А потом я расплакалась.

Проснувшись еще до рассвета, я сначала решила, что я дома, в своей квартире в Нью-Йорке – и какую-то долю секунды была абсолютно счастлива. Но затем мои глаза привыкли к сумеркам и начали различать очертания непривычных предметов – и я вспомнила с тоской и обреченностью, что я в Бейконе. Вспомнила причал, океан, ледяную воду, мужчину, нырнувшего в воду, и…

О господи – этот поцелуй. О чем я вообще думала? Я мысленно пробежалась по вчерашней сцене… да ни о чем я не думала, вообще не думала – и в этом-то и проблема! Вот я стою, смотрю на него – и вдруг в следующую секунду я просто как будто схожу с ума. Я что, хочу разрушить собственную свадьбу? Не хочу замуж? Да ничего подобного. Конечно, я очень хочу замуж. Я люблю Хайдена и хочу стать его женой. В этом я была абсолютно уверена.

Я легла на спину и закрыла глаза.

Не буду больше думать об этом. Сегодня новый день, все с чистого листа. И это будет отличный день, потому что я доставлю по адресу письмо своей бабушки.

Я попыталась представить себе этого Чета Каммингса. Какой он? Ходит с тросточкой? Будет ли он милым – или он один из этих старых ворчунов? И… помнит ли он бабушку?

Времени было всего семь пятнадцать, если верить часам на прикроватном столике – слишком рано для визита к восьмидесятилетнему мужчине. Поэтому я решила, что поеду к Чету Каммингсу сразу после конференции в десять утра.

Оглядывая комнату, я глазам своим не верила. Моя секретарша, Бренди, говорила, что забронировала для меня номер люкс с видом на океан – но тот, кто назвал это помещение номером «люкс», должен вернуться обратно в школу отельеров и поучиться как следует еще раз. Комнатушка была маленькая, с деревянным полом, покрытым видавшим виды ковром, и туалетным столиком из красного дерева, на котором в белой раковине стоял белый кувшинчик для умывания («антиквариат», – как с гордостью подчеркнула вчера Паула). В ногах, на кровати красного дерева лежало белое покрывало. Не было ни письменного, ни обычного стола – и только одно не слишком удобное кресло, обитое черной кожей, в углу. Про мини-бар и говорить не стоит – его здесь не было и быть не могло («мини-что?» – переспросила меня вчера Паула с недоумением, когда я спросила).

Хуже всего было то, что никакого вида на океан не было в помине. Оба окна выходили на лужайку, на улицу, на другие дома. Я встала с постели и порылась в портфеле в поисках подтверждения брони, которое дала мне Бренди.