На следующий день в черном легковом автомобиле меня отвезли в президентскую резиденцию Чхонвадэ. Я думал, что, раз там живет президент, резиденция должна располагаться очень далеко — глубоко в лесу, в хорошо укрепленной крепости, но вся поездка не заняла и десяти минут. Когда впервые за долгое время я надел новую одежду и обувь, сидеть в инвалидном кресле стало особенно трудно и меня снова начал мучить зуд. Выйдя из машины, я самостоятельно доковылял до входа в здание и там сел в инвалидную коляску, которую притащил санитар. Полковник Квон, приказав ему ждать, сам покатил мою коляску вперед.

Войдя в здание, мы оказались в просторном зале.

С центра высокого потолка свисала гигантская люстра, рядом с ней, по бокам, висели еще две, чуть меньше размером, но даже их нельзя было назвать иначе нежели огромными. Напротив входа у стены стояла трибуна, украшенная барельефом, изображавшим огромную птицу Феникс коричневого цвета. От основания трибуны до самого входа в зал тянулись ряды красиво расставленных круглых столов с белоснежными скатертями.

Перед колоннами стояла телевизионная камера, на которую снимали сидевших за столами студентов, от волнения не способных ни рта раскрыть, ни улыбнуться, и сопровождавших их преподавателей. Только увидев плакаты, развешенные позади трибуны, я понял, что здесь проводится памятное мероприятие в честь Дня студентов. Следуя указаниям обслуживающего персонала, полковник Квон, толкая мою коляску впереди себя, проследовал до места, где были написаны наши имена.

— Сегодня ты получишь президентскую похвальную грамоту, как образцовый студент, — тихо сказал полковник Квон, наклонившись ко мне. — Господин Президент лично вручит ее тебе. В момент вручения тебе надо сосредоточиться и отвечать прямо и честно. Ни в коем случае не болтай глупостей вроде тех, что говорил мне. Чуть погодя, когда из комнаты телохранителей выйдет дублер Президента, начнется репетиция церемонии вручения похвальных грамот. Ты можешь получить ее, сидя в инвалидной коляске. Однако, когда грамоту будет вручать сам господин Президент, ты должен подняться из коляски. Ты понял меня? — Его голос внезапно стал жестким.

Я кивнул, давая понять, что мне все ясно.

— Хорошо. А теперь давай расслабимся и будем спокойно ждать, — сказал он и одним глотком выпил стоявший перед ним стакан воды.

Как и предсказал полковник Квон, спустя примерно двадцать минут началась репетиция. Студентов, получавших грамоты вместе со мной, было семь человек. Среди них был один, сидевший, как и я, в инвалидной коляске. Дублер президента предупредил, что господин Президент будет рассматривать нас, поэтому нам ни в коем случае нельзя отводить глаза в сторону или склонять голову. Он сказал, что надеется, что такого не произойдет, но, если вдруг господин Президент задаст вопрос, надо отвечать четко, ясно выражая свою мысль. Он два раза произнес слова «отвечать четко» и приказал нам повторить их вслед за ним. Мы громко продекламировали: «Отвечать четко».

Пока проводили репетицию, студенты почти не шевелились. После завершения репетиции мы вернулись на свои места. Изредка доносились голоса телохранителей, переговаривавшихся по рации, в остальное же время в зале стояла такая тишина, что можно было бы услышать, как падает на пол иголка. То есть, возможно, так казалось со стороны, в моей же голове раздавалось бесконечное бормотание: «В горле першит», «Это же не в углу должно стоять», «Если на ромбовидные плитки поставить цилиндрические колоны, тот вертикальный угол…», «Убийца!», «Это, оказывается, трудное дело», «Убийца!» Обернувшись, я посмотрел на студентов, устроившихся позади меня, но так и не смог определить, кому принадлежали эти мысли. Полковник Квон поглядел на меня, нахмурив брови. «Сиди прямо!» — прозвучал в голове его голос.

Наконец кто-то произнес: «Всем встать, входит господин Президент», — и из динамиков вместе с первыми торжественными аккордами полились слова песни «Ода Президенту»: «О, великий-превеликий наш Президент, вечно несите свет, вечно несите свет». Все студенты, кроме нас двоих, сидевших в инвалидных колясках, поднялись со своих мест и стали громко хлопать в ладоши.

Войдя, Президент обвел зал взглядом своих страшных глаз, поприветствовал присутствующих рукой и лишь через две-три минуты сел на отведенное ему место. Когда Президент взошел на трибуну и мне наконец удалось его рассмотреть, я подумал только: «Его лоб слишком блестит». Церемония проводилась в соответствии с планом, составленным на висящем рядом с трибуной листе. Президент, страшно ненавидимый студентами, стал долго и бессвязно говорить о значении праздника Дня студентов, который снова начали отмечать спустя одиннадцать лет.

Во время утомительной церемонии я с трудом мог усидеть на месте: было любопытно, кто же тот человек, который в своих мыслях называл Президента убийцей. Однако под взглядом телохранителя в темных солнцезащитных очках, стоявшего прямо передо мной, я не мог даже повернуть голову.

Спустя довольно долгое время семь студентов по очереди в порядке следования своих номеров в списке представленных к награждению поднялись на трибуну. Задрав голову, я посмотрел прямо в лицо Президента. «Убийца!» — опять раздался в голове чей-то голос, и я вдруг почувствовал касание чужой души. Я видел, как какой-то студент, видимо обладатель той самой души, неподвижно стоит среди трупов, с ужасом глядя на своих мертвых друзей: у одного из них голова разбита бейсбольной битой, у другого пулей пробита брюшная полость, у третьего штыком разорваны подмышки. В эту секунду ему кажется, что все в мире замерло.

В тот же миг, когда эта сцена возникла в моем сознании, меня охватила невыносимая тоска и грусть. Я вспомнил отца. Только я подумал, что теперь никогда не услышу его голос, как у меня хлынули слезы. Тем временем подошла моя очередь, и ни о чем не догадывавшийся Президент обратился к полковнику Квону, как к старому знакомому:

— Как поживаете? Хорошо?

— Так точно, господин Президент, хорошо! — бодро отрапортовал полковник Квон.

Он отвечал, вытянувшись по стойке «смирно», и только умолкнув, расслабился, словно услышал приказ «вольно».

— Это тот самый чудо-мальчик? — спросил Президент, повернувшись в мою сторону.

— Так точно, господин Президент! Это тот самый мальчик.

— Но… почему он плачет?

«Эй, паршивец!» — раздался в моей голове голос полковника Квона.

— От встречи с вами… — начал он вслух, обращаясь к Президенту, но мысленно сказал: «Почему ты плачешь? Улыбайся. Я приказываю тебе улыбаться!» — и тут же продолжил снова вслух:

— Он совершенно разволновался.

— Да? Волнение волнением, но нехорошо, когда мужчина так легко ударяется в слезы. Ну ладно. Как твое здоровье? Неплохо? — спросил Президент уже у меня.

Я сидел молча, охваченный грустью. В этот момент в зале начала играть музыка. Она, словно войдя в резонанс с неким железным прутом, звучала низким басом. Все, за исключением Президента и полковника Квона, нахмурились.

— Так точно, это так, господин Президент, — сказал полковник Квон.