не повторить нарисованного им. Картинки похожие, но другие. Мое сердце, да и все естество ноет. Но я рад Ее видеть, рад, что Она вернулась, с Ней все хорошо, Она может обратиться ко мне, постоять рядом, печатать на моей клавиатуре, можем заказать вместе обед. Я приму Ее и буду искать такие любимые мною черты в Ней уже новой. Кто бы ни подходил к Ней, делает Ей комплимент, как будто бы Она стала красивой. И похоже только я знаю, что Она всегда была красивой, безоговорочно красивой, и я знаю это даже лучше Ее самой. Я не могу напасть сразу: сначала несколько общих вопросов, потом, спустя время. обсудим работу, а дальше — посмотрим. Упорядоченные ранее мысли сбиты, навигация сломана, я не могу правильно расставить фабулу нашего общения. Но вот уже третий час мои мысли не заняты ничем кроме Нее. Работа стоит, кофе не бодрит, просто проникает в меня, вкус сигарет не чувствуется, хотя их больше обычного, ведь чем больше раз я выйду, тем чаще пройду мимо Нее. Она наслаждается вниманием, но как будто не в полной мере, как будто не получает желанной оценки от кого-то конкретного. От мысли, что от меня, кровь приливает к лицу так сильно и неожиданно, что тщетно пытающийся донести до меня мысль коллега уже битых пять минут, замечает это и спрашивает в порядке ли я. Порядок здесь окончательно нарушен, друг мой, и чтобы восстановить его требуется намного больше ресурса, чем Вам кажется. Я решительно не могу совмещать свои мысли с количествами, кубометрами, человекочасами и так далее. Но ведь я сказал Ей: "Ты сменила цвет волос". Да, это констатация факта, и яркость Ее нового цвета делала мой комментарий еще более бессмысленным. Как опечататься и написать в тексте одно и тоже слово два раза, или вклеить одну и ту же картинку не к месту. Должен ли я был сказать больше? И должен кому- себе или Ей? Со второй ночи, перед которой я ясно ощутил, что холодность и преумноженная вежливость ко мне носят оборонительный характер, меня периодически стало относить в пошловатое отождествление Нас с влюбленными друг в друга людьми. Эта дорога была слишком скользкой, я не мог рискнуть встать на нее, и уж тем более потащить за собой Ее, чтобы Мы вместе упали. Всё по той же причине, почему мы до сих пор не где-то в маленьком домике на берегу моря, хотя могли бы быть там уже после первой ночи. Желание, муки совести, вина за бесхребетность, неуверенность, невероятно сильное притяжение к Ней- всё это разрывало меня на части буквально. Хотел, но не мог. Ненавидел себя за то, что хотел недостаточно сильно, что так развит во мне нравственный императив. Так, наверное, и терзают себя и близких наркозависимые. Однажды мы говорили про печенье моей национальной кухни, Она слышала о нем и хотела приготовить, и даже вызвалась, узнав, что я люблю его. Приготовила Она его через несколько дней, и… я отказался. Я хотел, но чувствовал, как нога моя едет по вышеупомянутой дороге, я откидываюсь назад, и в последний момент успеваю поймать равновесие. Я сделал Ей неприятно, я ущемил Ее желание сделать приятное. От собственной подлости была горечь, которую перебил бы только вкус приготовленного Ее руками печенья.

И я решаюсь уйти. Раньше. Предлог выбираю банальный — по самочувствию. Я в первый раз самовольно решил прервать время с Ней, так вероломно урезать его, и это после долгой разлуки! Но мне нужно было собраться с мыслями

Музыка

Цвет волос потихоньку смывался, и хоть я и адаптировался к нему, мне было радостно вновь встретить Ее такой, к какой я привык. Эффект отпуска из-за длинной вереницы дел прошел быстро, даже слишком. Я стал замечать, что продуктивность Ее как будто поугасла вместе с самоотверженностью. В целом Она стала спокойнее и отрешеннее. И если раньше я отводил себе для коротких вылазок на разговоры с Ней не более получаса в день — раза по 4 через каждые 3 часа — ну или, как получалось, чтобы не отвлекать Ее от работы. То теперь я стал замечать, что могу позволить отвлечь Ее на себя и дольше. Она слушала со вниманием, отвечала, а я возвращаясь домой в метро, в наушниках на фоне музыки вновь и вновь прослушивал Ее слова, Ее интонацию, погружая себя в легкую медитацию. От метро до дома было недалеко, поэтому возвышенное состояние мое обрывалось резко. Домой я заходил уже как не вовремя разбуженный человек. Крис замечала это, но отшучивалась — ей хватало терпения, опыта и мудрости принимать меня таким. Любит ли она меня или просто не хочет еще раз в развод? Я для нее хороший вариант, ей дается практически все, чего она хочет. При этом она не ездит на работу каждый день, не получает зарплату, не считая каких-то эпизодических заработков, впрочем не всегда ничтожных. Ее жизнь проходит параллельно моей, она много рассказывает мне, но мне есть, о чем подумать, а то, что делает она, мне кажется настолько эфемерным, что я не могу заставить себя поверить в это. Если соблюдается баланс между домом, едой и неразглашением нашей частной жизни, то я готов потерпеть это непонятное то ли творчество, то ли работу. Хотя да, она могла бы, и даже должна была бы найти нормальную работу, как все, совмещать это с домом. Ведь Она же успевает это делать, у Нее получается. Крис не может, поэтому и не делает. Я соглашаюсь, так же, как соглашаюсь уйти среди ночи из пустого офиса, где мог бы провести ночь с Ней. Я выбрал Крис еще до знакомства с Ней, и на тот момент всё было понятно, правильно, разумно, предсказуемо, и стоило одному дню, в котором появилась Она просочиться в мою жизнь, как двадцать пятый кадр — и все посыпалось. Несмотря на приготовленный Крис ужин я от плохого настроения готовлю себе что-то на скорую руку сам и удаляюсь в себя, надев наушники. Как в любом правильном человеке во мне было кое-что неправильное — мое увлечение музыкой. Началось оно со школы, и по мере расширения моих финансовых возможностей я мог позволить себе аппаратуру и программы для аранжировок. Я уделял музыке самую малую долю своего времени, хотя требовала она, наоборот, бОльшую часть меня, но я чувствовал себя недостаточно хорошим, чтобы развиваться в своем увлечении, недостаточно свободным от обязательств