Я машу Ей из толпы, которая зажала меня, пытаюсь напомнить о себе, но Она возвышается над толпой, не видит и не слышит меня, а если и слышит, то как будто пропускает, как через дырявое сито, все мои слова, взгляды, намеки. Я такой же, я остался здесь в нашем мире, я жду тебя, ну почему же ты забыла дорогу туда? Сила магнитного поля, которое я ощущал, которое поддерживало меня в равновесии, ослабла. На такой дистанции сила магнита все меньше ощущается. А дистанция растет. Это не острая боль, но хроническая, от нее до конца жизни придется принимать таблетки, чтобы улучшить качество жизни. Если бы поместить Ее нынешнюю в прежнюю локацию, представить Наши две ночи с Ней, с такой, круглой, бесформенной, чтобы чувствовал я? Любил бы так же? Люблю ли теперь? Любить вообще-то проще, как оказалось. Нелюбовь тащит за собой чувство вины, стеснения.

Я должен добровольно обречь себя на это. Впрочем, есть на чем закрепиться — в те дни, когда Она была близка мне, говорила со мной, улыбалась, делилась личным, слушала, угощала конфетами, помогала с переводом — в те же дни Она уходила к мужу и была с ним, и вот результат. Но все равно не могу не смотреть на нее, не ждать последней ступени лестницы, потому что с нее будет видно, пришла Она или нет, я не могу не ловить радиоволну Ее голоса, я все еще там запертый в своем мире, наблюдающий, как в Ней растет дистанция.

Мы любим тебя

Развязка неуклонно приближалась. Я слышал по обрывкам фраз, до какого числа Она будет с нами в отделе, со мной. Новая девушка, которая будет Ее заменять, учится, пытается тщетно повторять Ее фразы, Ее письма. Бутафория… Я боялся открыть календарь, все еще верил в то, что можно изменить. Верил, что врач скажет, что сердце еще можно спасти, ампутация отменяется. А разговоров становилось все больше, какой-то рой слов, я окружен ими и совсем теряю хоть какой-то контроль над ситуацией. Я так жалок, приклеивая себя под видом случайного собеседника к Ее разговорам с другими. Я собеседник и все. Где я был раньше, а где сейчас?! Кажется, будто Она говорит со всеми, кроме меня. Она намерено не замечает меня? Обижается? Тешить себя тем, что Она делает это с усилием, было слишком кощунственно по отношению к себе.

Как и раньше, важные судьбоносные свои слова Ей я произносил непреднамеренно, импульсивно. Вот и сейчас, собираясь на обед, я проходил мимо и, не задумываясь, чего мне будет это стоить, заговорил с ней. Я спросил, бросив побольше кубиков льда к своим словам, притворяясь равнодушным, насколько Она покидает наш отдел. Ответ ударил меня, почти сбив с ног. Три года. Но я устоял. Три года. Ни шесть месяцев, ни год, ни даже не навсегда. Даже навсегда было бы легче — это уже не изменить, можно только начать заново. Если бы…. Но три года означало то, что меня уже не будет здесь, так как мой контракт к этому времени закончится, и начнутся тяжбы с покупкой квартиры, мне нужно будет вернуться на родину с Крис, перевести ее и все ее дела. Если бы меньше трех лет, то был бы повод не делать, а теперь и здесь сожжен последний мост. Зачем я говорю Ей, что меня уже здесь не будет? Разве обо мне сейчас речь? Но я так эгоистично выдаю это. Слегка покалывает в носу, и предательски начинается тремор. Я должен сказать что-то банальное, например, «мы будем скучать». Я говорю, но это не то, это лишь сотая часть того, что я должен сказать, и все мои цепи, веревки, канаты, которые держали и держат меня, впиваются мне в кожу, не дают мне поменять лицо и число моих глаголов. Я даю Ей выстрелить мне всепонимающим взглядом в грудь в упор и говорю "Мы любим тебя".

…Она выстрелила. Она рассматривает, как пятно крови растекается по одежде, и стреляет контрольный. Ее голос старается быть твердым, но на фразе "Я тоже вас люблю" "вас" спотыкается и почти падает в пропасть, превращаясь в "тебя". Я умираю на руках у любимой.

Странная

Прошло полгода. Долгих или коротких трудно судить — без Нее дни тянулись, а потом оказывалось, что прошло месяца два-три. Заменявшая Ее девушка помогала тем, что была не похожа на Нее, а значит не навевала лишних воспоминаний. Мои собственные запасы воспоминаний истощались, как будто застирывались, кроме самых ярких, которые я надевал по особым случаям: оставался в одиночестве, выпивал, писал музыку, когда никто не мог претендовать на мое иллюзорное время с Ней. В свой мир я заходил все реже, он запылился, замок скрипел при входе. Напрасно было ждать Ее появления здесь. Я задержался здесь надолго в день рождения Ее ребенка. Заменявшая девушка сказала об этом всем, послышались привычные в таких случаях восклицания. А у меня при каждом из них шел холод по спине. Они радуются, а как Она сейчас? Хоть и принято говорить, все хорошо, но ведь, наверняка, больно, тяжело, грязно, страшно, вымотанно. Я знаю Ее, я жил Ей, а ребенка я не знаю и знать не хочу. Он отнял Ее у меня, так как же тут радоваться?

Заменявшая девушка стабильно раз в месяц называла Ее имя. Мой слух, настроенный на звук Ее имени, давал ложное срабатывание, пока однажды я не услышал нечто неожиданное. Если я правильно услышал, Она должна была прийти. Хотелось, чтобы мне показалось. К такому событию не было ни сил, ни ресурса, ни понимания, как вести себя. А если Она и правда придет? Надеюсь, я не так понял. Я старался гнать от себя мысли, потому что они могли завести не туда. Сказать Ей, давай я дам денег, ты наймешь няню и будешь приходить в офис и работать, чтобы я, как раньше мог смотреть на тебя, быть рядом. Давай бросим все и уедем, с тобой, с детьми или без, и все забудется. Я представляю Ее огромные глаза, в которых одновременно и ужас, и унизительное сочувствие, с каким смотрят на умалишенных. Как предотвратить Ее приход? На что я могу повлиять?

И Она вошла. Звуки новые, восторженные приветствия. Из-за новизны звуков, я не успел понять, что угроза моему равновесию уже так близко, хотя по интонациям неожиданности заподозрил неладное. Странная. Все не то.