возвращаясь в прежнюю жизнь. Тема выбрана была мною заранее — нужна была такая, максимально холодная и отвлеченная, которая бы не вызывала во мне хоть отдаленных чувств, кроме подступающего раздражения. Такая своеобразная анестезия, чтобы онеметь, не чувствовать лишнего. Когда мы приблизимся к той арке, когда будем возвращаться мимо нее, когда, переходя дорогу, на нерегулируемом перекрестке Она инстинктивно попытается найти мою руку, а на скользком участке, я по инерции попытаюсь Ее приобнять. Возможно, Нам встретятся коллеги, так как обеденный перерыв у всех, и ходят все в одни и те же места, но мы шли тогда по нашим ежедневным улицам, и даже они, эти ежедневные улицы и ежедневные прохожие, как будто бы оглянулись назад, а Мы были в вакууме нашего совместного одиночества — оправданного времени вместе.

За обедом я обратил внимание, что блюд Она заказала более, чем ожидалось. Я списал это на желание попробовать кухню. А потом Она еще набрала каких-то несочетаемых продуктов в магазине. Когда мы вернулись в офис, я заметил, что Она как будто в одышке или взволнована. Странное движение коллег вокруг Нее терзало меня, но я пока не находил ответов, так как то, что подсушивалось, оставалось для меня непонятным. Подслушивание стало важным навыком, который я развил с появлением Ее в моей жизни. Ведь офисные разговоры обладают особым флером и шармом. Начинаясь как рабочие, они неуклонно скатывались в личные, раскрывая собеседников порой с самых необычных сторон. Мое ухо за последний год было настроено на самые эффективные источники, то есть на тех коллег, с кем Она общалась стабильно активно. Их я понимал лучше, с новыми было сложнее, но интереснее.

Она встала, несколько с усилием и подошла к секретарю. Как всегда их нежный тон друг к другу, их речь мелодичная, интонации позитивные не резкие, и я расслабляюсь, и даже ленюсь слушать суть. Но вдруг резкие необычные для секретаря оборванные фразы заставляют меня прислушаться. «Месяц…а кто?…кто будет?…когда? … По тебе не видно». Слова такие простые, я знаю их перевод, но они не складываются в смысл. Я жонглирую ими, чтобы получить хоть какую-то законченную картину. Про что можно так сказать? Только про того, кто ждет ребенка… Но о ком они сплетничают? Да и зачем мне знать. Но Она слишком вовлечена, слишком много слов Она говорит, так не говорят о другом. Это просто не реально! Слишком закрывает собой секретаря, хотя они одной комплекции, слишком бледна и болезненна — такого раньше не было — слишком отрешена. Ведь всего пару дней мы шли вместе, и я не видел Ее такой. Как же я был ослеплен и старался не потерять контроль! И не заметил… Я так долго не замечал и не понимал! Я буквально почувствовал, как открывают вентиль с ядовитым газом, и он проникает в меня сначала на уровне рецепторов, а потом уже разносится по венам. Мне трудно дышать. Нет, еще нет, неточно. Не могло быть! Она не могла, не смогла бы! А как же? Когда в отпуске. Как я мог предотвратить?? Ведь Она не любит его, не может любить! У него нет музыки, он не приезжал к Ней ночью побыть с Ней, он не видел, как Она плакала тогда, он просто пользуется свои положением.

Я не вынес догадки и снова ушел. Крис напряглась, что у меня повышена температура — срывался ее поход на мастер-класс. Личностный рост. Вырастет ли личность от мастер-класса? Мы уже выросли, нельзя вырасти еще раз. Мы уже родились, нельзя родиться еще раз. Нас такими зачали, нельзя зачать еще раз. И нельзя отменить зачатие. Нельзя обойти этот камень посреди моей скользкой дороги, и я лечу прямо на него. А Ее больше нет рядом. Она не пошла, Ей нельзя поскользнуться и нужно беречь себя. И я один. Она все еще в моем мире, в моем фильме, но как будто нас дублировали на разных языках. Это не перекрасить волосы, это не пройдет. Это на всю жизнь. Она взяла и выбрала жизнь совсем не ту, что была уже так хорошо мною обставлена. Как можно было быть такой неразборчивой, безответственной?! Она была с ним, в один из дней, когда простившись со Мной, ушла домой, в один из дней, когда говорила со Мной. Или даже слушала музыку. Хорошо, что по срокам не сходится, уже немного легче. Почему Она говорила со Мной все это время, писала Мне, отвечала Мне — чтобы родить второго ребенка от мужа? За что? Что я Ей сделал? Чем расстроил, был неинтересен? Я пустое место, конечно, мечтать о том, что Она влюбится в меня, было глупо и опрометчиво. Все было невозможно с самого начала, это висело в воздухе.

Общее состояние мое было ужасным, я проваливался в сон, чтобы не возвращаться в реальность. Во сне ничего такого страшного не было, все было как всегда, не хотелось выходить из него. Но когда я просыпался, вспоминал причину моей летаргии, и все начиналось сначала.

Когда я вышел на работу после недомогания, стадия принятия уже сварила мне кофе и поджидала за рабочим столом. Она встретила меня с улыбкой, но отбитое сердце мое не могло забиться, как раньше. Каждое движение причиняло боль. Но мозг уже обработал всю информацию, поэтому Ее округлившийся живот не вызвал во мне оторопь.

Дистанция

Мы снова переехали. В этот раз желающих помочь Ей было предостаточно, меня как будто зажали в толпе. Я ничего не сделал, не помог. Нас рассадили, и теперь мы разделены профессором и новым старшим в рабочей группе отдела. Я практически не вижу Ее за неуместными колоннами офиса и необъятным монитором, но я слышу, ловлю каждое слово, которое могло доставаться мне, а теперь достается этому новенькому ботанику. Неужели Ей с ним интереснее, чем со мной? Комфортнее? Он же правильный, рассудительный, не говорит плохих слов, проще сказать — пресный. Я подслушиваю радиоволну их разговоров и успокаиваюсь тем, что они только про работу. Ее интонация не оживляется, они не уходят от темы, как было со мной. Не смеются. Переписываются ли втайне? Мне холодно. Даже когда душно, онемение в мыслях, во всем теле. Она почти не подходит. Логика, здравый смысл держат меня, тонущего, на плаву. Конечно, не набегаешься с животом. Она все меньше красится, переоделась в одежду, которая транслирует всем лишь один месседж- как Ей все равно, что происходит вокруг. Она стала более уверенной и отрешенной.