различными дорогостоящими увеселениями. Даже набравшийся в хлам отчим не мог испортить Микасе настроение своим отвратительным видом и наглым поведением бедняка, что обжирал кремовые розочки с пирожных и непристойно шутил в компании джентльменов, фыркающих в сторону. Харуми лишь скромно вздыхала и всё ходила следом за дочерью, сердобольно поправляя складки её платья и поглаживая руки.

За столиком с закусками, подальше от людей, сидел дядя Леви и нервно бухтел, попивая вино. Он держал на коленях супругу, задорно потряхивавшую кудрявой рыжей головой и без устали поглаживавшую его по плечу. Аккерману не нравился выбор племянницы, и только любовь заставила его прилететь с визитом на Парадиз.

Порой Микасе казалось, что взгляды гостей со стороны её мужа излучали презрение и недоумение. Она проглатывала непрошеные тревоги и гордо несла свой новый титул сквозь разномастную толпу. К ночи пришла усталость. Не хотелось видеть чужие лица и слышать скучные разговоры, в которых она поначалу принимала активное участие. «Неужели больше ни о чём другом не могут болтать? Только деньги, планы, сроки, конкуренты…» ― Микаса сбросила под стол розовые туфли, изрядно натёршие ноги, и прошла вглубь сада, где цвело много роз. Склонившись над кустом с белоснежными бутонами, она втянула яркий аромат и скользнула щекой по лепесткам ― бескорыстная нежность! В порыве чувств Микаса сорвала ветку, и шипы безжалостно оцарапали ей безымянный палец, залив багряной струйкой обручальное кольцо. «Какая мстительность, ― пронеслось в её испуганном сознании. ― Что ж, простите меня».

Припав губами к пострадавшим пальцам, вернулась обратно и принялась разыскивать мужа. Дементьев беседовал с родителями и встрепенулся сразу, как увидел Микасу.

― Ты чего? Поранилась уже где-то? ― он заключил в ладони её руку и утешающе поцеловал.

― Не стоило розы рвать.

― Дурацкие розы.

― Они не дурацкие… Но они рассердились на меня, ― виновато добавила Микаса.

― Хочу произнести тост за дражайшую падчерицу! ― рявкнул с небольшой круглой сцены Бруно, подняв трясущейся рукой бокал шампанского.

― Господи… ― Микаса тяжело вздохнула и отвернулась, спрятав лицо на груди Дементьева.

― Доченька, я за тебя счастлив и горд. Тебе невероятно повезло встретить такого… э-э, м-м… суженого! Я желаю тебе…

― Веселишься, папаша? ― спокойно, но громко произнёс Дементьев, прервав бурную речь тестя. ― Да если бы не я, ты, гнусный урод, ещё долго колотил и унижал бы свою «дражайшую падчерицу». Так что заткни пасть и продолжай нажираться за мои деньги молча. Я ясно выразился?

― Э-э… ну, да… предельно, ― жалко понизив тон, отозвался Бруно и стыдливо слез со сцены.

«Подонок! Мразь! Изувечу! Убью! Ещё хоть раз к ней притронешься, хоть раз выдохнешь в её сторону, я тебя разорву! ― вспыхнуло вдруг в памяти ошеломлённой Микасы, пока муж гладил её плечи в попытке утешить. ― Хм… Ну, конечно, если бы не ты… ― мысленно ответила она Дементьеву и издала печальную усмешку в его грудь. ― Если бы не ты…»

Гости в молчаливом шоке наблюдали за происходящим, не зная, как уместнее отреагировать.

― Чего так тихо? Праздник ещё не окончен! Подумаешь, первая небольшая семейная ссора! ― простодушно пояснил Дементьев и сделал большой глоток из своего стакана. Затем склонился к жене и заботливо прошептал: — Ты в порядке?

— Почему ты так поступил? Здесь полно твоих коллег и партнёров по бизнесу. Эмоциональные выходки вредны для репутации.

— Даже интересно стало, что ты думаешь о моей репутации, — с ухмылкой ответил он.

— Ну, ты же уважаемый человек и…

— Помилосердствуй! Они знают, что я козлина с замашками диктатора! Но вести со мной дела выгоднее, чем обращать на это внимание.

— Кажется, тебя это только заводит, — насмешливо прищурившись, заметила Микаса.

— Меня заводит держать всё и всех в кулаке.

— Если ты хоть немного ослабишь хватку, клянусь, я буду ласковее голодной кошки.

После свадьбы они улетели в Петербург. Всю дорогу Микаса глядела в окно и радовалась как девчонка. Она никогда не летала самолётом, да ещё и в такую даль. А ведь впереди её ждала Европа! Соборы, парки, дворцы и произведения искусства, которые она видела лишь в книжках и в сети.

За два месяца она сблизилась с родителями мужа и тётей Ниной, прочие же родственники приняли её весьма сдержанно и часто по ошибке называли Таней. «Не унывай, однажды они привыкнут к тебе. Грустить из-за таких мелочей не стоит», ― успокаивал её Вадим.

Микаса и не грустила. По ночам ей хватало утешения в супружеской постели. К тому же у них с Дементьевым была одна на двоих страсть к сарказму и остроумным шуточкам с культурным подтекстом ― то, чего не понимал её балбес Эрен. Дни стекали один за другим сладким сиропом и приносили всё больше открытий.

Спустя год развлечений, бесконечной траты денег и череды знакомств Микаса утомилась. Ей наскучило безделье. Она жаловалась мужу, что глупеет и срочно хочет поступить в университет. «Обожди. Отложи на годик, я хочу заняться американским филиалом, и ты летишь со мной. Это не обсуждается». Америка ― это здорово, утешала себя Микаса и задвинула собственные желания подальше. Она знала, что у Вадима шла фаза активного расширения бизнеса, и было необходимо наладить местное управление, назначить грамотных руководителей и рядовых работников, чтобы филиал мог существовать автономно. Ей следовало стать той, кого она так презирала, ― вдохновительницей мужских успехов, «хорошей женой». Микаса верила, что это временно, что скоро её жизнь снова встанет в прежнюю колею осуществления желаний.

Одиночество напомнило ей об Армине, вбило под рёбра тоску и чувство вины. Она могла часами выпивать на кухне, набирая и стирая сообщение с банальными вопросами, проклиная себя за трусость. Скука душила её однообразными деловыми ужинами в ресторане, где приходилось натянуто улыбаться и вести себя подобающе. Самым трудным было не переусердствовать с благосклонностью к мужчинам: Вадим требовал от неё надевать платья с глубоким декольте или разрезом от бедра, и ей нравилось выглядеть соблазнительно и дорого, но его ревность изрядно портила настроение. «Веди себя скромнее», ― повелительно шептал ей на ушко муж, если вдруг Микаса позволяла себе активно поддерживать беседу или чуть громче смеяться над чужими шутками.

«Ах, скромнее, значит!» ― озлобленно подумала она в один из таких обременительных вечеров и решила отомстить. В ту же ночь, пока Дементьев по привычке орудовал над её податливым телом, не позволяя брать инициативу, Микаса демонстративно зевала и наигранно погружалась в сон. «Прекрати издеваться, змея!» ― в сердцах бормотал он, утопая лицом в её разметавшихся