в складках гор виднелись слабые следы снега, обещавшие морозные ночи вокруг заботливо оберегаемого костра.

На одном из переходов я задумался о великанах, которых мне показала монета-свидетель. Какими же высоченными и необъятными они были! Мои ноги отяжелели, и я сосредоточился на ходьбе, заставляя себя идти дальше на запад. Как будто ноги оказались умнее меня самого и говорили мне: «Послушай, придурок, ты хочешь, чтобы мы шли навстречу свирепым человекоподобным тварям размером с дом, а нам это совсем ни к чему». Остальные в нашем отряде не замедляли шага и не покрывались холодным потом в своих кожаных одеждах, но они ведь и не видели великанов, верно? Я затосковал по Малку. Он был моряком, самым опытным путешественником среди нас, и мы с ним могли бы сейчас поговорить. Я представил его рядом с собой, устало, но задиристо идущего к границе, и мысленно обратился к нему: «Эй, босоногий гвардеец, ты когда-нибудь видел великана?» А он мне ответил: «Каждый раз, когда расстегиваю штаны». И мы вместе захохотали. Ну хорошо, захохотал я один, и Йорбез посмотрела на меня так, будто я больной на голову.

«Спасибо тебе, засранец Малк, за хорошую шутку».

«Не за что, засранец Кинч. Берегись великанов!»

И воображаемый Малк дважды толкнул меня воображаемым бедром, а я опять засмеялся, глядя в пустоту.

Йорбез покачала головой и закурила самокрутку.

Мы с Норригаль старались не заниматься любовью без особой причины. Вряд ли это могло бы помочь костям Малка, лежавшим где-то в грязи гоблинского квартала. Но в первую ночь винокурня, ночь накануне Люнова дня, в полнолуние, как случается первого числа каждого месяца, мы остановились в старой кирпичной конюшне с безумным количеством только начинающего багроветь плюща. Норригаль пришла ко мне в оленьих рогах, увитых гирляндами плюща и золотой розги. Она изображала Марэль, дочь Хароса и Кэль Иленны, Яркой Луны. Рассказывали, что Марэль бродит по лесам под полной луной в образе женщины необычайной красоты, но с рогами, как у своего отца. Нужно быть осторожным в ночь накануне Люнова дня, иначе можно повстречать Солгру, сводную сестру Марэль и старшую дочь Кэль Иленны, зачатую от волчьеголового бога войны.

Солгра была почти такой же красивой, как сестра, и порой носила фальшивые рога, чтобы провести смертных. После акта любви она превращалась в волчицу и убивала партнера. Ее можно опознать лишь по тому, что она никогда не расстается с волчьим хвостом, но старается спрятать его под рубахой или не поворачивается к тебе спиной. И Норригаль первым делом сбросила одежду и показала себя сзади, а это была бы очень приятная для глаз картина даже с волчьим хвостом, которого у нее, конечно, не было. И я взял ее, как олень берет самку, стараясь не посрамить Хароса. Она завыла по-волчьи, хрипло и страстно, когда я вошел в нее, и это завело меня. Я иссяк раньше, чем хотел, и там, где не должен был.

– Прости, – пробормотал я, отстраняясь от нее.

Она впилась в мои губы своими, а потом сказала:

– Создать новую жизнь после смерти – это естественно. И вообще у меня для таких случаев есть травы, так что ты не будешь наказан на этот раз.

– Ты будешь моей женой еще две недели, – напомнил я.

Она кивнула, и ее рога сверкнули серебром в лунном свете.

– А потом? – спросил я.

– Потом? – ответила она. – Откуда мне знать? Потом и спросишь, милое, наивное создание.

Мы добрались до Соляных гор, когда луна пошла на убыль, и Гальва объявила, что у нас будет еще одна остановка, прежде чем мы переправимся в Аустрим и двинемся к его разрушенной столице.

– Таких птиц, как та, что у меня вот здесь, – она коснулась того места на груди, где под кольчугой была спрятана татуировка, – создали маги.

Произнося эти слова, спантийка выглядела еще более мрачной, чем обычно, хотя мне казалось, что такое невозможно.

– Во время войны их было две. Далгата и Беллу. Они были бесподобны. Они рвали кусачих, как мелкую рыбешку. Много раз спасали мне жизнь. Но теперь Беллу мертв, и эта татуировка – его могила.

Она положила руку на левую грудь.

– Его имя означает «красавчик», таким он и был. При ярком свете его черные перья становились такими восхитительно синими, что у меня щемит сердце, когда я думаю о нем. Создателем этих двух птиц, которых я ношу с собой, был маг редкого мастерства, и, что случается еще реже, он не платил дань ни короне, ни Гильдии.

– Ты знакома с этим создателем? – спросил я, заподозрив, что именно к этому она все и вела.

У нее не было привычки говорить о своих птицах, о войне и, что совсем уже непривычно для спантийки, о своих чувствах.

– Я была знакома с ним в Испантии.

Я остолбенел. Великий маг из Молровы, который жил в Испантии? Гальва говорила о Фульвире.

Фульвир Смешиватель.

Фульвир, Связывающий Молнии.

Фульвир, который мог заставить мертвого заговорить.

– Подожди минутку. Ты знакома с драным Фульвиром? Это с ним мы должны встретиться в горах?

– А кто же, по-твоему, начернил Далгату на моей коже? Кто еще способен устроить так, чтобы я смогла вылечить ее, когда она была при смерти?

Гальва оказалась не просто дочерью герцога. Она носила на себе спящие татуировки, начерненные не менее могущественным магом, чем Мертвоножка, чье теплое отношение к спантийке теперь стала куда понятней. У меня от волнения защипало кожу. Фульвир был таким же смешивателем костей, как великий гальт Трясошип, его бывший партнер, с которым они не сошлись во взглядах на то, допустимо ли смешивать кости людей и диких зверей. Трясошип занимался такими опытами, и Рогач – лучшее тому доказательство, но потом пришел к выводу, что они оскорбляют богов, и зарекся когда-либо их повторять.

Фульвир оказался не таким щепетильным.

Помимо других имен, его называли Отцом чудовищ.

Спантийские матери пугали непослушных детей тем, что Фульвир придет за ними и поменяет их головы на вороньи, а ноги – на петушиные. Рассказывали, что его магическая библиотека не имела равных себе в мире людей, и ей завидовали все ведьмы от Голтея до Пигденея. Гальва решила, что мы должны встретиться с этим печально известным магом, а я решил, что украду одну из его книг.

Соляные горы были не такими большими, как Невольничьи дальше на западе. Однако свой проигрыш в высотах и глубинах они сглаживали опасностью. Ослам приходилось несладко, так же как и нам. К примеру, Норригаль временами дремала в седле, а на узких горных тропах это грозило смертью.

Чтобы не упасть с осла, она