и разгневанные крестьяне высыпали бананы, болгарский перец и помидоры прямо у дверей здания правительства. После тайфуна они со скандалом явились требовать наличные. Неужели наводнение дочиста разграбит и правительство?

Чжао Чжунго сидел в инвалидной коляске, охраняя Жун Яо. Он заснул прямо посреди ненастья, склонив голову набок, и ветер заглушал его громоподобный храп.

Жун Цютянь, который пошел заказывать гроб, вернулся рано. Он сказал, что Кривой Ли взвесил пачку денег и пообещал изготовить лучший гроб из лаврового дерева. Кривой Ли был хозяином своего слова, но его гробы лежали в лавке в переулке Чжима на южной оконечности Чжэньчжудацзе. Когда придет наводнение, первыми оно затопит их. Это немного тревожило Жун Цютяня, и он сказал, завтра не спущу с Кривого Ли глаз.

Почти пробило полночь, а Жун Дунтянь, который отправился за музыкантами и известить о похоронах, до сих пор не вернулся. Во время траура в гостях оставаться нельзя, так что он должен был вернуться до темноты. Жун Чуньтянь несколько встревожился. Жун Сятянь вызвался добровольцем, надел плащ и собирался отправиться на поиски. Жун Чуньтянь остановил его:

– Где ты собираешься его искать? На улице ветер и дождь, а вдруг и ты не вернешься? Дома уже один лежит!

Жун Сятянь и правда сам не знал, где искать Жун Дунтяня.

– Этого малого не могло ветром вместе с великом в реку сдуть? – спросил Жун Сятянь.

Его опасения были оправданны. Река, вероятно, уже начала подниматься. Ван Мушэн, сотрудник книжного магазина «Синьхуа», был в расцвете лет и сил, в прошлом году он, несмотря на тайфун и дождь, отправился в деревню проведать мать. В результате его унес тайфун, да еще и воткнул головой в рисовое поле, нашли его только когда стих ветер и прекратился дождь. Нашедшие утверждали, что из его тела проклевались росточки.

Жун Цютянь обнаружил, что в его комнату проникла вода, а готовые письма и чистые листы пропитались водой и превратились в мокрые бесформенные бумажные комки. Он был очень зол и, естественно, расстроен до крайности. Он уселся на пороге своей комнаты, отдавшись в распоряжение ветру и дождю.

Без электричества и возможности зажечь лампу все в доме погрузилось во мрак. Дома был единственный фонарик с почти разряженной батареей, света он давал как малахольный. Жун Чуньтяню такое жалко было зажигать. Жун Чуньтянь и Жун Сятянь, постоянно издавая какие-то звуки, чтобы не налететь друг на друга в темноте, перенесли кирпичи и дверные панели, чтобы построить стену перед Жун Яо, преграждая путь самым резвым потокам ветра и дождя. При этом сами вымокли до нитки и выглядели измученными.

– Да что же Жун Дунтянь все не идет! – Жун Чуньтянь зажег фонарик и посветил на ворота.

Жун Сятянь ответил, пойду-ка поищу.

Жун Сятянь забрал фонарик из рук Жун Чуньтяня и только собрался выйти на улицу, как налетевший порыв ветра сбил его с ног и опрокинул лицом в небо. Фонарик откатился в сторону. Жун Чуньтянь хотел было помочь Жун Сятяню, но его протез соскользнул, он потерял равновесие и упал наземь. Они вдвоем помогли друг другу встать и в один голос пожелали плохой погоде провалиться.

То, что Жун Дунтянь так и не вернулся к ночи, не давало нам покоя. Даже лежавший на полу Жун Яо, как я могла чувствовать, терзался волнением. Чжао Чжунго выпрямился в своем кресле и сказал нам, будто был главой семьи: идите ищите, дома останусь я. Мы надели дождевики и, следуя за Жун Чуньтянем, вместе вышли из дома.

Снаружи было хоть глаз выколи. Фонарик Жун Чуньтяня едва светил. Но этот свет, подобный маяку в океане, был очень важен для нас. Мы пересекли улицу Наньяндацзе, свернули возле универмага и отправились на юг вдоль Чжэньчжудацзе, которая шла в сторону деревни Хунцунь. Группа музыкантов была как раз оттуда. Проходя мимо снабженческо-сбытового кооператива, я услышала звон колокольчиков, доносящийся из дома Го Мэй. Металлический перезвон сливался с ветром, катился, мчался, неистовствовал, вопил колокольцами, раздираемый тайфуном, страшно и тревожно. В нем звучали хаотичные вспышки, разъяренный лай собак, даже голоса спорящих мужчины и женщины. Ветер свирепствовал, мешая нам идти, а дождь бил в лицо, словно мы оказались под градом камней. Нас четверых шатало каждого по очереди, а мы с Жун Чуньтянем и вовсе несколько раз поскользнулись и упали. Его протез раз за разом отваливался, и каждый раз Жун Цютянь прилаживал его обратно. А когда падала я, Жун Сятянь подхватывал меня, как кошку. В конце концов, чтобы нас не сдуло ветром, мы вчетвером пошли бок о бок, поддерживая друг друга. Жун Сятянь крепко держал меня, опасаясь, что я снова поскользнусь, держал так крепко, что даже больно. У Жун Чуньтяня был громкий голос, но его зов к Жун Дунтяню уносило, расчленяло и проглатывало ветром, стоило лишь крику вырваться из горла. Чтобы наши голоса выжили посреди тайфуна, мы ритмично и единогласно выкрикивали: «Жун Дунтянь!» Это был первый раз, когда мы извергали одно и то же в один голос. Все мы голосили что есть сил. Разумеется, наши вопли проникали сквозь тайфун, как сквозь стекло, проходили сквозь щели между стрелами дождя, разносились далеко-далеко. Кто-то опрометчиво открывал окно, высовывал голову и спрашивал: «Что случилось с Жун Дунтянем? Ветром унесло?» Но прежде чем мы успевали ответить, тайфун отбрасывал голову назад.

Когда мы проходили мимо нижней столовой, один из тапочек Жун Сятяня разломился надвое. Он просто выбросил обувь и пошел босиком. Мы свернули в переулок Гуаньиньган. В доме Хай Куй царила кромешная тьма, изнутри не доносилось ни звука. Деревянную дверь, ведущую во двор, распахнул ветер. Жун Чуньтянь подошел, тихонько прикрыл дверь, но ветер распахнул ее вновь. Жун Чуньтянь вновь прикрыл ее. А ветер вновь ее распахнул. Спустя пару подходов Жун Чуньтянь был вынужден сдаться.

– Если бы так не горело найти Жун Дунтяня, нам бы стоило зайти проведать ее, – сказал Жун Чуньтянь.

Я беспокоилась о Хай Куй. Трудно представить, каково это – наживую выбить несколько зубов.

Покинув Даньчжэнь, мы отправились в деревню Хунцунь. На проселочной дороге было еще темнее. Нас постоянно хлестали ветви или листья деревьев. Дорога была залита водой. Мы едва плелись, увязая ногами, все дальше в глубины тьмы. Хотя дождь был холодный, на душе у меня было тепло. Впервые с тех пор, как я себя помню, я увидела нашу семью настолько сплоченной, заботливой и любящей, оттого эта штормовая ночь была совершенно особенной.

Мы нашли Жун Дунтяня чуть меньше чем в трех ли от деревни Хунцунь. Сперва мы услышали его крики и рыдания. Он сидел на корточках на дереве