посреди реки. Оказалось, что он отправился в Хунцунь, чтобы найти музыкантов, но промахнулся, поскольку те ушли играть заупокойную службу в деревню Аньпинцунь. Жун Дунтянь перелез через хребет Бололин, отыскал кого-то из музыкантов и попросил его прийти к нам домой завтра вечером, чтобы сыграть заупокойную для Жун Яо. Те ему ответили, тайфун идет, никак заупокойную не отыграть! Жун Дунтянь ответил, я вам вдвое больше заплачу. А музыканты сказали, что дело не в деньгах, тайфун подавит инструменты, звук от них не пойдет, призраки и духи услышат только ветер… Жун Дунтянь долго уламывал их и возвращался уже затемно. С его хилым тельцем против ураганного ветра и проливного дождя и шагу ступить было нельзя, он прошел деревню Хунцунь, и небольшая река преградила ему путь домой. Вода в этой речушке резко поднялась, превратив ее в большую реку. Бурный поток отрезал Жун Дунтяня от берега. Он покатил велосипед вдоль реки, надеясь найти мост. Но все мосты оказались разрушены. В пустой и безлюдной глуши Жун Дунтяню стало страшно. К счастью, он наконец нашел мост, хотя это был вообще даже не мост, а просто доска, переброшенная через реку, которую не смог снести поток. Жун Дунтянь пошел по ней с велосипедом на плечах, и когда добрался до середины, налетел порыв ветра. Он потерял равновесие и свалился в реку вместе с велосипедом. Он мог бы вцепиться в дерево-мост и забраться обратно наверх, но вместо этого отчаянно хватался за велосипед, мчавшийся по воде. Река сразу отнесла его на два или три ли в сторону, и только дерево спасло его. Велосипед пропал, увлеченный рекой незнамо куда. Жун Дунтянь взобрался на дерево и, глядя на свирепствующие воды, не рисковал спускаться.

Поначалу Жун Дунтянь не смел открыть рот и позвать на помощь, опасаясь привлечь внимание Сяо Мо. Он сам понимал, что Сяо Мо ненавидел его гораздо больше, чем Большеухого Лу. Он содрогнулся, когда увидел трагическую картину, как тот лежал, забитый до полусмерти. Но по мере того, как река продолжала подниматься и удары воды становились все сильнее, он испугался и наконец открыл рот, чтобы позвать на помощь.

Жун Дунтянь провел на дереве несколько часов. Его крики о помощи были развеяны и разбавлены тайфуном, но чудесным образом достигли наших ушей. Уши Жун Чуньтяня были самыми слабыми, а слух – скверным, но именно он первым услышал зов Жун Дунтяня. Увидев нас, Жун Дунтянь заплакал еще горше и отчаяннее. Жун Сятянь хорошо плавал, поэтому скинул одежду и бросился в реку. Совместными усилиями мы вытащили Жун Дунтяня на берег. Только его велосипед уже было никогда не найти.

Прорвавшись сквозь бурю и ливень, в полночь мы вернулись домой. Все прошло подозрительно гладко. Однако неожиданно, заходя в дверь, Жун Сятянь наступил на огромную жабу или, быть может, на лягушку, пытавшуюся перепрыгнуть через порог и укрыться в доме от ненастья. Подошвы его скользнули, и он тяжело рухнул на груду камней у двери, повредив левую руку – то ли вывихнул, то ли сломал. Он, барахтаясь, поднялся из воды, он сидел на пороге, сидел в темноте, он кричал от боли, проклинал жаб и лягушек, ругался громче ветра. Жун Дунтянь почувствовал на себе ответственность и сказал, что в наступающем году больше не будет убивать лягушек. Лягушки приходят мстить, пользуясь тайфуном, это то, что происходит каждый год, только по-разному, и в этом совершенно ничего нет удивительного. Жун Яо еще при жизни предупреждал Жун Дунтяня:

– Лягушки, миллионы лягушек рано или поздно съедят тебя, откусив по кусочку!

Жун Дунтянь иногда боялся, иногда нет. Когда думал о деньгах, то не боялся.

Жун Чуньтянь хотел отправить Жун Сятяня в больницу, но получил отказ.

– Сейчас нельзя тратить на меня деньги. Ни гроша на меня не трать! – сказал Жун Сятянь, с трудом переводя дыхание, но с чрезвычайно серьезным настроем.

В слабом свете фонарика я помогла ему перевязать рану. Прежде чем уйти в армию, Жун Чуньтянь научился некоторым навыкам вправления костей у костоправа Цзэн Юншэна, а также вправлял кости товарищам по оружию на поле боя. Он велел Жун Сятяню сесть на стул, повернулся, а затем схватил его левую руку и внезапно резко дернул ее… Налетел штормовой порыв, и крик Жун Сятяня унесло прочь. За ним последовал заунывный лай собак с закупочной станции. Я еще больше заволновалась о Цици, где она прячется, не утонет ли?

Однако в эту ночь самым одиноким был Жун Яо. От его одинокого и беспомощного вида мне хотелось плакать.

Рассвело. Ветер и дождь усилились. Ветер свирепо завывал, и его вой смешивался с мечами, алебардами и ружьями, как будто сокрушал горы и опрокидывал моря, словно желал вырвать с корнем наш дом. Выглянув наружу, я увидела, что все растения были разбросаны как попало, все в полном хаосе. Воды Даньхэ затопили набережную и оба берега и почти добрались до моего окна. Мутная, бурлящая вода смешалась с мусором, ветками, досками, комками спутанной травы, а еще непонятно откуда взявшейся одеждой и обувью. Лягушки, жабы, травяные змейки, водяные крысы и прочая мелкая живность хлынула в наш двор в поисках укрытия. А еще две беременные лягушки запрыгнули на грудь Жун Яо и сидели там, настороженно подняв головы. Грушевые и манговые деревья, кариоты, шеффлера, растущие во дворе, тыквы-горлянки, папайи и маракуйи, которые сажал Жун Яо, валялись вповалку, разбитые тайфуном. В комнате стояла вода, ботинки Жун Цютяня плавали, как рыбы, а ветер хлопал окном, но он по-прежнему сладко спал. Кто-то приходил к нам из города, несмотря на непогоду, со своими советами и предложениями, но большинство из них никуда не годилось и было пустой болтовней, так что, договорив, они сразу уходили.

Го Мэй ворвалась с сыном на руках, сняла потрепанный дождевик, оказавшись под ним мокрой насквозь. Сын, должно быть, почуял запах смерти и расплакался. Го Мэй взглянула на Жун Яо издалека, затем наклонилась к Жун Цютяню.

– Этот проклятый тайфун! Опрокинул отделение связи. Наши письма не уйдут, – сообщила она.

Жун Цютянь спросил, как можно опрокинуть отделение связи?

Го Мэй сказала, я имею в виду машину, которая доставляет почту. Ее опрокинуло в канаву, все колеса кверху, лежит там неподвижно, прямо как человек, – что почтовая машина перевернулась, что все отделение связи – никакой разницы!

С этими словами Го Мэй развернулась и ушла. Казалось, что она приходила только для того, чтобы сообщить Жун Цютяню эту новость. Однако, уже выходя, она сообщила мне еще одну: автобусную станцию затопило, рейсовый автобус до уездного центра