– Это уж точно из Греции, могу гарантировать, – с жаром произносит он, и сидящий за столом мужчина перестает чинить карандаш. Стружки падают с лезвия ножа на стол. – И ничего подобного вы никогда не видели!

– Докажите.

Иезекия переводит дыхание.

– Если я вам скажу, что у меня есть огромная ваза в безупречном состоянии? Ваза, которая имеет громадную историческую ценность?

– Могу сказать, что эту песню я уже слышал не раз.

– Но это истинная правда. Дело в том, что мои авторитетные источники утверждают: ваза доисторического происхождения.

Это, конечно, не совсем так, думает он. Так утверждает Дора, а какой с нее спрос? Но сейчас это не важно. Ценность вазы не станет меньше, даже если она окажется не настолько древней.

Мужчина аккуратно кладет перочинный нож на стол. Лезвие поблескивает в полумраке. Он закрывает книжицу.

– Сейчас не самое подходящее время, чтобы играть со мной в игры, Иезекия Блейк!

– Я ни в какие игры не играю!

Иезекия прикусывает язык. Нужно быть поучтивее. Не перегибать палку. Говорить с торговцем – все равно что с покупателем в лавке. Надо думать о продаже, надо устроить ему головокружительный спектакль.

Поласковее, поласковее!

Иезекия подается вперед, пытаясь скрыть гримасу боли, спазмом сковавшую ему ногу.

Он вымучивает из себя улыбку.

– Расскажу вам одну историю. Она связана с событиями двадцатилетней давности. Представьте себе молодого человека, картографа. Это мечтательный, впечатлительный юноша. Однажды он встречает гречанку, художницу и историка, и та увлекает его рассказами о греческих мифах, о магии. – Он умолкает для вящего эффекта, но разочарованно видит, что собеседник всего лишь хмурится с выражением насмешливого нетерпения. Тем не менее Иезекия сдерживается и делает глубокий вдох. – Ее назвали Хелен в честь Елены Прекрасной, самой красивой женщины в Древней Греции, чьим воплощением она и показалась юноше. Ни до, ни после он не встречал женщины умнее и красивее. Он готов был отдать за нее жизнь. Мог бы убить за нее – так она вскружила ему голову. И этот юноша захотел чем-то себя проявить и стал помогать гречанке в ее изысканиях. Он даже привлек к этим изысканиям своего брата, потому что его брат обладал познаниями, о которых юноша понятия не имел, – тут у Иезекии сжимаются кулаки. – И они втроем начали выяснять, возможно ли, что артефакт, описанный в древних легендах, существовал на самом деле. Много лет спустя, когда эта женщина, отвергнув сватавшегося к ней бедного юношу, уже вышла замуж за его брата, они обнаружили место, где мог бы находиться тот артефакт. Начинаются раскопки. И артефакт найден! Однако происходит несчастье. В месте раскопок происходит обвал почвы, котлован погребен под землей. Погребенными в завале оказываются и эта женщина, и брат этого юноши. И, что самое трагичное, тот артефакт.

На мужчину в черном сюртуке эта история не производит никакого впечатления.

– Надеюсь, вы к чему-то клоните. Скоро рассвет, а я всю ночь провел на ногах и хотел бы поскорее лечь в постель.

Иезекия поднимает палец.

– Проходит еще двенадцать лет, и все эти годы он терпеливо ждет, пока ему снова представится счастливый случай. И вот он настал. Наконец он завладевает этим артефактом. Для своего древнего возраста предмет искусства находится в идеальном состоянии. И клянусь Богом, он прекрасен. Его стенки покрывает тончайшая греческая резьба с мельчайшими, изумительно проработанными деталями. Это поразительное произведение древнего искусства пролежало в земле несколько тысяч лет и вновь явилось миру. Это живая память истории.

Щека мужчины дергается.

– Можете себе представить? – Иезекия намеренно понижает голос, стараясь слегка поддразнить торговца. – Древняя ваза. Подумайте о ее исторической ценности. Подумайте, как сбегутся покупатели, желающие ее приобрести. Подумайте о связанной с ней трагедии и о том, что почувствуют ваши покупатели, узнав, как ради этой вазы гибли люди. Начнется битва ставок! Яростная битва ставок, какую рынок не знал никогда! Ничего подобного не видели даже на «Кристис». Разве это не потрясающе?

И словно в подтверждение его слов из глубин таверны доносится пронзительный вопль, за которым следует взрыв надсадного хохота и звон разбитого стекла.

– Она может стоить тысячи, – шепчет Иезекия.

Торговец ничего не говорит. Он сидит почти неподвижно, лишь только медленно вертит в пальцах карандаш, наклоняя его из стороны в сторону. Влево – вправо. Влево – вправо. О, этот ублюдок играет в свою игру: ведь он поднаторел в таких вещах. У Иезекии слезятся глаза. Он трет их, его вдруг тоже клонит в сон.

– Тридцать тысяч фунтов. Самое меньшее.

Щека вновь нервно дергается. Самонадеянная уверенность Иезекии крепнет. И он использует ее сполна.

– Сорок процентов выручки, разумеется, пойдет вам.

Мужчина долго смотрит на него, и Иезекия опасается, что переиграл сам себя, что его рассказ производит впечатление слишком невероятного, выходит за все мыслимые рамки правдоподобия. Но потом торговец расплывается в улыбке, демонстрируя золотой зуб.

– Что ж, мистер Блейк… – Он снова раскрывает свою книжицу и заносит карандаш над чистой страницей. – Позвольте мне взглянуть на ваш артефакт. Если он именно таков, каким вы его расписали, мы определенно договоримся.

Теперь можно и отпраздновать. Это будет правильно.

Иезекия медленно, превозмогая боль, бредет к дому – мимо Лонг-Эйкр, потом вниз по Стрэнду – и издали замечает магазинчик, который, похоже, уже открыт. Одинокая свеча горит в окне, и Иезекия стучит по стеклу, а его взгляд уже остановился на симпатичном кожаном кошельке, свисающем с крючка на стене за прилавком.

Его впускают в магазин, желанный кошелек завернут в оберточную бумагу, и Иезекия теперь только и думает что о теплой постели, обильном завтраке да стаканчике джина, чтобы притупить боль в ноге, а потом (все его нутро трепещет от предвкушения) он будет целый день нежиться в мыслях о долгожданных вознаграждениях за свои труды – и тут вдруг продавец называет цену за покупку.

– Запишите это на мой счет. Иезекия Блейк из «Эмпориума Блейка».

Продавец глядит на него, беспомощно моргая.

– О нет, сэр, – говорит он. – Боюсь, это невозможно.

Иезекия таращится на него.

– Что за чушь ты несешь?

– Это не чушь, сэр. Мы больше не будем предоставлять вам кредит, во всяком случае до тех пор, пока ваш счет не будет приведен в порядок.

– В порядок?

– Именно так, – говорит парень. – Мы принимаем от вас только наличные.

Иезекия не в состоянии оценить глубину своего унижения. Сейчас еще слишком рано, у него была тяжелая ночь, и он не сомкнул глаз.