Эдвард роняет простыню на пол, зажмуривается, но и с закрытыми глазами видит только что представшее ему жуткое зрелище. Он глубоко дышит и размышляет.

И что теперь? Кого мне спросить? Что я еще могу сделать? Здесь больше делать нечего. По крайней мере, это ясно. На нетвердых ногах Эдвард поспешно ретируется и, наткнувшись на стул, роняет его. Сам не зная зачем, нагибается, поднимает стул и, уже направляясь к двери, вдруг краешком глаза замечает оранжевый всполох.

Он замирает. Лицо его мрачнеет.

Печку кто-то недавно разжег.

Эдвард осторожно приближается к ней, присаживается на корточки, и, когда открывает закопченную дверцу, янтарные угольки в топке на секунду ярко вспыхивают и с тихим шипением гаснут. Заглянув внутрь, Эдвард различает обгорелую кипу бумаги с почерневшими углами, завернутыми, точно пожухлые осенние листья.

Очень осторожно он засовывает руку внутрь. Недогоревшая бумага еще теплая, но не горячая, и, хотя некоторые листы от прикосновения его пальцев рассыпаются в золу, ему удается вытащить увесистую пачку бумаг. Эдвард кладет их на пол и пытается рассмотреть. Сощурившись и чуть наклонив голову над одним листом, он может разобрать графики доставки грузов, сроки приливов и отливов, списки торговых кораблей.

Эдвард вздыхает и переворачивает страницу.

Обгоревшие листы практически нечитабельны. Но потом, дойдя до половины стопки, где огонь почти не повредил бумагу, он замечает какие-то названия: «Орел», «Розита», «Впередсмотрящий» «Колосс»… Эдвард останавливается. «Колосс»! Это, должно быть, реестр сделок Иезекии. Он качает головой. Жаль, что так трудно понять смысл этих записей. Но что-то вдруг привлекает его внимание внизу обугленной страницы. Вереница букв, написанных как будто детскими каракулями:

Эдвард долго изучает запись. Это шифр? Ну, во всяком случае, не сложнее, чем надпись Шагборо! Он наклоняет голову, читает по буквам вслух, и его лицо проясняется, когда он разгадывает простейшее значение записи.

Это уже второй док, который он посещает этим утром, и ароматы здесь ничуть не лучше, чем в первом.

Эдвард приближается к куче нечистот, убеждая себя, что запах экскрементов его не отпугнет. Высоко в небе пронзительно кричит чайка – задрав голову, Эдвард устремляет взгляд между двух высящихся, словно башни, строений с заколоченными окнами и наблюдает, как птица описывает дугу над печной трубой.

– Поберегись!

Эдвард спохватывается как раз вовремя и отскакивает от золотаря, толкающего перед собой тачку – к счастью, пустую, но все равно нестерпимо воняющую, – и тот бесцеремонно топает мимо него, поднимаясь вверх по наклонному съезду с разгрузочной платформы, по которому Эдвард спускается. Эдвард бормочет слова извинения, но они тонут в шуме утренней суматохи, и он даже не думает окликнуть золотаря.

В последние двое суток он как будто стал намного взрослее – от всего, что слышал и видел… И теперь у него нет ни сил, ни желания тревожиться из-за того, что он мог кого-то толкнуть. Зрелище окровавленного трупа Кумба все еще стоит у него перед глазами. Были ли его поиски оправданны? Если бы он заранее знал, что знакомство с Пандорой Блейк столь жестоко нарушит его размеренную жизнь, согласился бы он с ней встретиться? Послушался бы того седобородого старика в кофейне, кто дал ему совет? Он вовсе не уверен, он сомневается.

Эдвард продолжает спускаться к реке, разыскивая глазами человека, которого видел в тот день, когда они с Дорой сопровождали пифос в особняк леди Латимер. Его нет в толпе портовых рабочих, что возят тачки с экскрементами на пришвартованную баржу, и на мгновение Эдварда охватывает паника – верно ли он разобрал детский почерк Кумба? Но потом он видит того, кто ему нужен. Человек по имени Тибб, стащив с головы шапку, чешет за ухом, и Эдвард спешит к нему, и его башмаки тонут в скрипучем песке.

– Джонас Тибб?

Человек оборачивается. Он окидывает Эдварда взглядом с ног до головы и, не узнавая, мрачно щурится.

– Мистер Тибб, меня зовут Эдвард Лоуренс. Я был вместе с мисс Блейк и мистером Кумбом, когда вы позавчера доставили вазу в дом леди Латимер.

– Ах да, – говорит мистер Тибб, угрюмо сверля его глазами. – Вы тогда совали нос не в свое дело.

Эдвард негодующе сверкает глазами.

– Дело в том, мистер Тибб, что теперь это и мое дело, как и, не сомневаюсь, ваше.

Что-то в его тоне заставляет мистера Тибба бросить на него опасливый взгляд. Он снова нахлобучивает шапку, натягивая ее на уши.

– Слушайте, я делаю только то, за что мне платят. И не мое дело знать больше, чем положено. От многих знаний, – добавляет он с презрительной гримасой, – много бед.

– Именно так, сэр. – Эдвард издает невеселый смешок. – Это я могу подтвердить. И, как выяснилось, Мэттью Кумб тоже.

Тибб прищуривается.

– А?

Эдвард вздыхает.

– Думаю, вы уже поняли, что я пришел поговорить про Иезекию Блейка. Расспросить о его делишках, какие вам известны.

– Мне известно очень мало. А теперь, прошу прощения…

Он собирается проскользнуть мимо Эдварда, но тот кладет руку на плечо Тибба.

– Кумб мертв.

При этих словах Тибб резко останавливается.

– Что-о?

– Я нашел его труп – и еще два – у него в комнате. Не далее как полчаса тому назад.

Тибб молча таращится на него. Выражение его лица меняется. Он топчется с ноги на ногу и прячет руки в карманах пальто.

– Сюда, – тихо говорит он.

Он ведет Эдварда вверх по наклонному съезду, мимо золотарей, уставших после ночной смены и мечтающих поскорее оказаться в кровати. Эдвард невольно замедляет шаг, поражаясь, сколько же работяг находится под началом Тибба – все эти люди, разных цветов кожи и разной веры, в силу своей непохожести на местных жителей определены на столь презренные работы! И снова у Эдварда возникает мысль: как же ему повезло в жизни! А еще он думает о Фингле, о его должности в переплетной мастерской и о том, как много это должно для него значить – что он добился надежного положения и уважения, коего лишены многие представители его сословия, и Эдвард смущенно сглатывает и стыдится того, что всегда относился к старшему мастеру столь неучтиво.

– Мистер Лоуренс?

Эдвард вскидывает взгляд на Тибба и ускоряет шаг. Тибб сворачивает в переулок, такой узенький, что Эдвард даже не заметил его, когда проходил мимо, и приглашает войти в замызганную дверку, ведущую в крошечное конторское помещение, меньше которого он в жизни своей не видел. Бригадир жестом предлагает ему присесть на табурет, закрывает за ним дверку, а сам усаживается на другой табурет, задвинутый за письменный стол не шире самого табурета.