чем-то удивительным – по его разумению, иначе быть и не могло. Не он же поедет куда-то!

Сергей Мефодьевич вздохнул – в это лето Анапа не показалась ему такой тоскливой, как в прошлые года. Это он только говорил, что Анапа – рай. На самом деле он знал каждый уголок здесь, понимал, что ежегодный отдых скоро надоест. Да и уже надоел. В особенности, если этот отдых проходил в одиночестве. Друзьями он здесь не обзавелся, а те, с которыми он покупал квартиры, ему по разным причинам стали неприятны, держался он на расстоянии, подчеркнуто независимо. А сейчас у него была спутница. С ней было приятно пойти в кафе и ресторан. В магазинах, где его уже знали, он ловил одобрительные взгляды. Она умела вести себя, умела подать себя. Он чувствовал с ней уверенность, но… Но была проблема – подчиняться она не хотела. И чувствовалось, что не подчинится. Это как-то тревожило его, словно он выполнил тяжелую работу, но что-то не учел, а исправлять было поздно. «Мне она нравится? – вдруг подумал он. – Да, очень». Этот ответ его испугал и даже разозлил. Ему хотелось контролировать процесс и не терять головы.

Архиповой, которая никуда не пошла и по-прежнему сидела на скамейке, надоело наблюдать за Колесниковым. Она рассматривала прохожих, отвечала на вопросы тех, кто только-только приехал на курорт и заблудился в парке. Она тоже думала, но только о Колесникове. «Много странностей. Не плохих, а хороших вроде бы. Но замашки диктатора. Не знает снисходительности. Нет чувства юмора в нужный момент. Потом пошутит, даже очень остроумно, но уже поздно. Как блюдо недосоленное. Смысл в рот соль сыпать, если все уже съел?»

Она вздохнула: «Как с ним себя вести? Как реагировать? И потом, совершенно непонятно, зачем я ему? Никаких попыток поговорить по душам, спросить о прошлом.

Никаких попыток сближения – взрослые же люди. Такое впечатление, что я ему неприятна как женщина. А как иначе объяснить такое поведение?

И все же… Как реагировать на его раздражение? Не заводиться же по каждому поводу? Тогда не отдых будет, а психбольница. Что ж, буду как буддист – не буду ничему радоваться, но и огорчаться ничему не буду».

Архипова поднялась, прошлась немного по аллее и вернулась к Колесникову. Тот стоял и оживленно беседовал с какой-то пожилой парой. В руках у него был диск.

– Вот я вам говорю, что это настоящее искусство. Настоящее. Понимаете, нельзя идти на поводу у всех этих современных бездарей и у тех, кто оплачивает этот музыкальный шабаш.

Пара попалась не пугливая, потому что мужчина тут же возразил:

– Видите ли, в дни моей молодости, а это так давно было, что вы даже не представляете, я слышал похожие речи. А я сам очень любил все, что тогда ругали. И примерно такими же словами, как и вы. А я любил…

– Мы любили Джо Долана, – вступила в разговор его жена. – А еще были такие маленькие группы, они играли только танцевальную музыку. Например, рок-н-ролл или твист. У нас на танцах играла только такая музыка, как…

– Вот как та, которая звучит, – мужчина указал рукой на колонку. – Понимаете, вроде музыка. И мелодия, и… А не остается в памяти. Таких сотни, тысячи по всему миру. Они рождаются и умирают вполне себе спокойной смертью. Никто о них не сожалеет. Потому что это не искусство! Искусство – это что-то волшебное. Даже нельзя описать словами. Но оно с тобой на всю жизнь.

Колесников даже оторопел. Эта пожилая пара свела на нет все его потуги. Свела грубо. Архипова тихо забавлялась. «Поделом тебе. Не будешь других дураками считать. Не будешь других считать бездарями, не будешь ты людей презирать, смотреть на них свысока!» – ликовала она. Она не смогла бы открыть глаза Колесникову на его музыку – она бы пожалела его. А эти люди, не зная сути, сделали это.

– Прискорбно, что вы не смогли оценить это произведение, – холодно произнес Сергей Мефодьевич, – прискорбно. Я не ожидал от вас, людей старшего поколения…

– О, – пожилая женщина хлопнула себя по лбу, – так это вы написали это?! Вы – композитор?!

Колесников выпятил губу.

– Как я сразу не догадалась! – женщина покачала головой. – Вы нас извините, мы не сообразили.

– Ты за себя извиняйся, – оборвал ее муж, – а я и сейчас скажу: барахло вы написали. Настоящее барахло. Я так понимаю, вас кормит не это дело? Значит, можете отказаться от него? Так вот, наступите на горло собственной песне. Будьте честны и мужественны, скажите себе, что вы в этой области бездарны, и перестаньте заниматься глупостями. Вы наносите еще больший вред, чем то, что звучит с экранов. Такие, как вы, своей самодеятельностью «засоряют эфир». Вы пишете книжки, музыку, лепите из глины посуду, вышиваете. Но делаете это плохо! А как только вам это скажешь, сразу поднимается вой – это же самодеятельность! Так вот, голубчик, как бывший врач-проктолог, я вам скажу, в жопу эту самодеятельность! В жопу!

– Семен! – воскликнула жена.

– Тихо! – пенсионер-проктолог оборвал ее. – При таком развитии самодеятельности настоящее искусство потонет в этом общем котле. Понимаете? Вы все заполонили этими своими полуфабрикатами. Мы уже потеряли ориентиры! Понимаете – ориентирами становитесь вы, недоучки-творцы. Были бы вы крепкими ремесленниками, еще ладно. Но вы же даже не ремесленники. Вы так, фуфло! Вы крадете место у настоящего искусства. Так что без обид – прекращайте!

Старики отвесили поклон и удалились. Архипова еле сдерживала улыбку. Колесников вспотел, покраснел, хохолок седых волос предательски дрожал надо лбом.

– Ты слышала? – обратился он к Архиповой.

– Да.

– И что ты думаешь об этом?! – с возмущением спросил он.

– В жопу! – невозмутимо сказала Архипова. – В жопу. Старик прав.

Эпизод пятый. Ведро в машине

Машина застучала, затарахтела, в салоне запахло чем-то кислым.

Архипова повела носом.

– Что-то случилось, – сказала он с тревогой.

Колесников молчал, судорожно переключая скорость. «Господи, да зачем ехать в отпуск на такой машине! Неужели нельзя было поехать на «Рено», там коробка-автомат. Как можно заезжать в такую даль на такой старой и несовершенной машине!» – Александра в который раз удивилась глупости и непрактичности Колесникова: в каких-то вопросах на ходу подметки рвет. А тут…

– Придется остановиться, – перестал наконец мучить машину Сергей Мефодьевич.

– Да, да. Конечно. – Александре совершенно не нравился запах в машине. Она проворно открыла дверцу.

– Так, погоди, ты вот сейчас поверни ключ, а я посмотрю… – Колесников ее опередил. Архипова изумленно посмотрела ему вслед. «Нормально – оставить женщину в машине, где пахнет черт