Справедливости ради надо отметить, что стратегия положительных тестов – не обязательно плохой способ проверить догадку. В конце концов, если вы ищете то, что ожидаете найти, совсем не обязательно вы это найдете. Кроме того, часто бывает полезно иметь некоторую защиту от нежелательной информации. Мы постоянно сталкиваемся с противоречивыми утверждениями, и бывает сложно определить, на что надо обращать внимание. Если бы мы справедливо оценивали или, хуже того, некритично воспринимали каждый факт, то вполне могли бы застыть в нерешительности, парализованные творящейся неразберихой, ставящей под сомнение всю нашу картину мира.

Проблема в том, что предвзятость подтверждения может оказать дурную услугу, сохраняя в нашем уме убеждения, давно потерявшие свою актуальность. В своей статье 1998 г. психолог Раймонд Никерсон довольно резко высказался по поводу этой предвзятости{542}. Он полагает, что среди всех странностей, слабостей и искажений нашего мышления предвзятость подтверждения, возможно, одна из самых пагубных. Другие наши склонности, например связывать факты воедино, находить намерения, подбирать причины под масштаб последствий, не создают больших проблем, если мы привыкли сомневаться в своей интуиции. Предвзятость подтверждения может надолго зафиксировать наши убеждения. Никерсон заключает, что «остается только догадываться о роли предвзятости в значительной доле всех споров, ссор и недопониманий, какие случаются между людьми, группами и целыми народами». Вспомните, когда последний раз у вас были с кем-то разногласия. Вам удалось переубедить оппонента? Поменяли ли вы свое мнение? Задумывались ли вы над тем, что предвзятость подтверждения подействовала на обе стороны?

Почему нам так тяжело бывает менять свои взгляды? Не потому, что мы недалекие. Исследования не обнаружили связь между интеллектом и склонностью подтверждать свою точку зрения{543}. И вовсе не потому, что мы мало знаем. Можно было бы ожидать, что наибольший разброс мнений обнаружится среди тех людей, кто хуже разбирается в обсуждаемом вопросе. Однако в реальности наибольшая полярность мнений по таким вопросам, как изменение климата и «комиссии смерти», наблюдается у тех, кто наиболее компетентен в науке и политике{544}. Сначала возникают наши убеждения, затем мы придумываем для них обоснование. Высокий интеллект или возможность получить дополнительную информацию не снижают восприимчивость к ошибочным мнениям. Зато иногда помогают объяснить неудобные факты.

Бенджамин Франклин иронично подметил: «Удобно быть рассудительным существом: это дает нам возможность посредством рассуждения найти или изобрести повод сделать все то, к чему мы стремимся»{545}.

На Бильдербергском фриндж-фестивале я пообщался с христианином, пережившим духовное перерождение. Он скромно стоял с края поля рядом с табличкой, призывающей людей впустить Иисуса в свою жизнь. Когда он цитировал стихи из Священного Писания, голос его оживлялся и становился напористым. В другое время он был тихим, задумчивым и немного печальным. Он показался мне чужаком среди толпы аутсайдеров, заполнявшей поле.

Он рассказал мне, что его христианский долг – нести слово Божье и призывать мировых лидеров к ответственности. Насчет утверждения, что Бильдербергский клуб тайно контролирует мировые дела, его мнение было одним из самых сдержанных. Когда я спросил, что он думает о делегатах, которые там собрались, он ответил: «Я не хотел бы это комментировать. Я многого по существу не знаю. И я буду строить догадки. А я здесь не для того, чтобы строить догадки. Я здесь, чтобы проповедовать абсолютную истину слова Божьего, а догадки оставляю другим». По его словам, обвинения против Бильдербергского клуба, конечно, серьезны, однако его цель – любым способом донести до людей свою истину.

Я спросил, как он пришел к своему духовному перерождению. Он сказал: «Я получил религиозное воспитание в Англо-католической церкви Британии. Но я не обрел там Христа. Затем я ушел в мирскую жизнь, где 30 лет предавался земным утехам. Я сделал отличную карьеру как графический дизайнер и в итоге какое-то время работал в Штатах. Все друзья думали про меня: ух ты, какой молодец». По его словам, работа не приносила чувства удовлетворения. И у него были проблемы с алкоголем. «Я никогда в жизни не был так несчастен, как тогда, зарабатывая все эти деньги в таком престижном месте Калифорнии, в одном из лучших учреждений. Никогда за всю мою жизнь я не был так несчастен».

Затем он произнес то, что, я думаю, актуально для всех нас. «В этом мире нет никакого смысла. Я утратил ориентиры и полностью потерял всякое представление о причинах, зачем я здесь, откуда я взялся и каково мое предназначение. Это основополагающие вопросы, и нам всем надо иметь на них ответ. Если вы не можете на них ответить, если у вас нет какой-либо неизменной истины, ваша жизнь лишена опоры. Да, вы можете это временно заполнить вечеринками или еще какими-нибудь занятиями. Взять хотя бы их». Тут он оглядел поле, заполненное участниками Бильдербергского фриндж-фестиваля с их резкими лозунгами на плакатах, ковриками для медитации и футболками с ироничными надписями. «Они занимаются какими-то делами, чтобы скрыть это ощущение от самих себя. Но там, у них внутри, все равно мучительная пустота».

В большинстве случаев все не так драматично. Необязательно погружаться в глубокий экзистенциальный кризис, чтобы начать искать смысл, истину и определенность. Даже в самые обыденные дни мы все так или иначе ищем правду. Некоторые находят утешение в Библии. Другие пытаются пересадить своих друзей с PC на Mac. Некоторые собираются на поле, чтобы покричать в сторону отеля, где, как им кажется, гостят тайные властители мира. Другие читают книги, в которых написано, почему люди, собравшиеся на поле, ошибаются.

Теории заговора находят отклик у слабых сторон нашего мышления. Но это не значит, что такие теории – психологически неадекватное или уникальное явление. Как раз наоборот. Мы увидели, что те же самые особенности, которые заставляют нас верить в теории заговора, формируют наше мышление во всевозможных его формах, начиная от способа бросания игральных костей и заканчивая тем, как мы интерпретируем ссоры у барной стойки и чью сторону поддерживаем в далеких международных конфликтах.

Время от времени странные отголоски конспирологии проявляются даже в мышлении разоблачителей заговора{546}. В главе 7 мы увидели, что теории заговора основаны на архетипических рассказах о битве добра и зла. Но не только конспирологи склонны к апокалипсической панике. Как отмечает Питер Найт, для некоторых наиболее пламенных разоблачителей сама конспирология становится «демонической сущностью, воплощенной виновницей большинства бед истории»{547}. Дэвид Аароновитч предупреждает читателей Voodoo Histories, что «интернет породил темные толпы» конспирологов, «их объемы и мощь непостижима»{548}. Даниэль Пайпс описывает конспирологию как заразную болезнь, которой «удается пустить корни даже в самых бдительных и эрудированных умах, так что борьба с ней может длиться вечно»{549}. Джонатан Кей опасается, что над веком разума нависла угроза погибнуть от иррациональности искателей правды о событиях 11 сентября{550}. Фрэнсис Уин сетует, что «абракадабра» уже «захватила мир»{551}. Даже людям, стремящимся избавить мир от ложных убеждений, по-видимому, трудно устоять от соблазна покрасить все в черное и белое и посмотреть на мир с точки зрения «мы против них».